Но Келл понимал, что у Лайлы возник еще один образ: человек, который убил Бэррона и, насмехаясь, бросил к ее ногам окровавленные часы.
– Холланд мертв, – произнесла она.
– Нет. – Он покачал головой. – Он выжил. И вернулся. Он…
За дверью послышались крики.
Застучали шаги по камням.
– Проклятье! – Взгляд Лайлы метнулся к коридору. – Пора сматываться.
Келл шагнул к двери, но она его опередила – схватила его за руку, достала краснолондонский лин и окровавленной рукой прижала его к столу.
– Ас… – начала она.
– Погоди, нельзя же так просто… – глаза Келла расширились.
– …траварс.
И в этот миг ворвались стражники. Но комната уже растворилась перед глазами беглецов, пол ушел куда-то вниз, и Келл с Лайлой начали падение.
Из одного Лондона в другой.
Келл напружинился, готовясь, что ноги вот-вот ударятся о землю, но земля под ногами не появилась. Ее тут не было. Замок растворился в ночи, стены и пол ушли в никуда, их место заняли холодный зимний воздух, красноватое сияние реки и остроконечные гребни крыш, стремительно летевшие навстречу.
* * *Когда создаешь двери, надо учитывать строгие правила.
Первое – и, по мнению Келла, самое главное – гласит: ты либо перемещаешься между двумя точками в одном и том же мире, либо между двумя мирами – но в одном и том же месте.
Точь-в-точь в том же самом.
Вот почему так важно, чтобы твои ноги стояли на твердой земле, а не, скажем, на верхнем этаже высокого замка, потому что, возможно, в другом мире на этом месте никакого замка нет.
Келл хотел объяснить это Лайле, но не успел. Потому что ее рука была уже в крови, амулет лежал в ладони, и в тот же миг они упали в пустоту.
Провалились сквозь пол, сквозь тонкую ткань мироздания, сквозь несколько футов ночной тьмы и упали на покатую крышу. Черепицы обледенели, беглецы проехали по ним еще несколько футов и сумели ухватиться за водосточный желоб. Точнее, ухватился Келл. Металл под ногами Лайлы сильно прогнулся, и она свалилась бы через край, если бы он не поймал ее за руку и не втащил обратно.
В первые мгновения оба молчали, только лежали на покатом краю крыши и тяжело дышали, выпуская в ночную тьму дрожащие облачка. Первым заговорил Келл:
– Совет на будущее. Делай это, только если твердо стоишь на улице.
– Принято, – выдохнула Лайла.
Холодная крыша обжигала разгоряченную кожу, но Келл не шевелился. Просто не мог – не мог думать, не мог ничего чувствовать, не мог ничего делать, лишь смотрел и смотрел на звезды. Робкие точки света на черно-синем небе, его родном небе, среди облаков, подрумяненных речным сиянием. И все вокруг такое будничное, простое, не тронутое дыханием беды. Он едва не закричал, потому что, хоть Лайла и вылечила его тело, внутри он все равно был изломан, напуган, и хотелось лишь закрыть глаза и утонуть, погрузиться в безмолвные темные глубины под поверхностью этого мира, туда, где Рай… Рай… Рай…
Он силой заставил себя сесть.
Надо найти Осарона.
– Келл, – начала было Лайла, но он уже спрыгнул с крыши на мостовую. Он мог бы призвать ветер, чтобы смягчить падение, но не стал, лишь краем сознания ощутил боль в лодыжках. А через мгновение услышал тихий шелест, и рядом приземлилась Лайла.
– Келл, – снова сказала она, но он уже шагнул к ближайшей стене, достал из кармана нож и царапнул только что зажившую кожу.
– Келл, черт возьми! – Она схватила его за рукав, и он наконец посмотрел на нее, заглянул в карие глаза – один целый, другой растрескавшийся. Откуда он знает? Да разве он может не знать?
– Как это – Холланд вернулся?
– Он… – Внутри что-то щелкнуло, и Келл снова очутился во дворе, радом с той красноволосой – ее, кажется, звали Ожка. Он прошел за ней через дверь между мирами, в Лондон, где все было не так, в Лондон, который должен был рассыпаться, но почему-то устоял, в Лондон, где было слишком много цвета, и там увидел нового короля. Тот был молод и здоров, но Келл его сразу узнал.
Холланд. И тотчас же – Келл не успел понять, откуда взялся этот антари – горло стиснул заколдованный ошейник, чудовищная холодная боль рвала тело надвое, железная клетка ломала руки. А Холланд смотрел, как будто стал кем-то другим, и Келл прерывистым голосом молил о пощаде, а в груди медленно угасало второе сердце, и тогда демон отвернулся и…
Келл взял себя в руки. Он снова стоял на улице, с пальцев капала кровь, а рядом была Лайла, и он не понимал, то ли она поцеловала его, то ли влепила пощечину, лишь чувствовал, как звенит в голове, а где-то внутри рвется неслышный вопль.
– Это он, – хрипло произнес Келл. – Он и не он. Это… – Он покачал головой. – Не знаю, Лайла. Холланд каким-то образом попал в Черный Лондон, и там в него что-то вселилось. Как витари, только хуже. И оно… носит его тело, как одежду.
– Значит, настоящий Холланд мертв? – спросила Лайла, пока он царапал на камне знак.
– Нет. – Келл взял ее за руку. – Он сидит глубоко внутри. И теперь они оба здесь.
Келл прижал к стене окровавленную ладонь, произнес слова, и на этот раз магия откликнулась легко и охотно.
VIIIЭмира ни за что не соглашалась уйти. Она была рядом с Раем.
И когда его крики сменились слабыми всхлипами.
И когда пылающая кожа побледнела, а черты обмякли.
И когда его дыхание прервалось и остановился пульс.
И когда в комнате стало тихо, а потом все пошло кувырком. Дрожала мебель, скрипели окна, стражники силком оттащили Алукарда Эмери от постели Рая, а Максим и Тирен безуспешно пытались оторвать ее от бездыханного тела. Они не понимали.
Королева может, если надо, оставить трон.
Но мать никогда не бросит своего сына.
– Келл не даст ему умереть, – говорила она в тишине.
– Келл не даст ему умереть, – говорила она сквозь шум.
– Келл не даст ему умереть, – снова и снова говорила она самой себе, даже когда никто уже не слушал.
В комнате разразилась буря, но она недвижимо сидела возле сына.
Эмира Мареш, которая видела трещинки даже в самых красивых вещах и шла по жизни на цыпочках, опасаясь что-нибудь сломать. Эмира Насаро, которая не хотела становиться королевой, не хотела брать на себя ответственность за легионы подданных, за их печали и глупости. Которая никогда не хотела приводить ребенка в этот полный опасностей мир,
