— Сонливия будет уничтожена, — сказал Савериан. — Разрушитель Миров на борту вдвое мощнее того, что мы применили над холмами Демонического Огня. Болезнь, которая последует за взрывом, медленно убьет население Телассы. Они будут страдать, прежде чем умрут. Страдать так, как не страдал до них никто.
Эремул не сводил взгляда с огромной пушки, уставившейся в небо. Через считаные минуты она обрушит Расплату на Благоприятный край.
«У меня нет магии. Нет союзников. Я даже не могу ходить. У меня ничего нет. Ничего, кроме моей ярости».
— Я хочу кое–что спросить, — неожиданно произнес он. — О суждении Айзека. Ты сказал, что он был неправ. В чем?
Покрытое шрамами лицо Савериана исказилось.
— Он полагал, что увидел в тебе нечто, доказывающее, что вашу расу можно исправить. Но наоборот, это он позволил развратить себя.
— Ты убил его.
— Я сделал то, что было необходимо, чтобы защитить свой народ. Как делал всегда. Даже сейчас я приношу себя в жертву ради него. Разрушитель Миров на борту должен был обеспечивать нашу безопасность. Вместо этого я применю его против Благоприятного края, чтобы человечество никогда больше не смогло поплыть на запад и угрожать нашим родным местам. Мой меч завоюет земли к югу. Со временем этот континент станет моим.
«Так говорил каждый тиран. Поэтому твой брат отказался от тебя? Ты зачарован собственной легендой, Савериан. Слеп к собственной спеси».
Полумаг неотрывно смотрел на море. В лучах послеполуденного солнца оно выглядело прекрасным.
Мирным.
Он сделал глубокий вдох.
— Тут дело не в самопожертвовании, — проговорил он, — а в мести. Твой народ отказался от тебя. Завоевание Телассы оказалось тебе не по зубам. А теперь ты стремишься потешить эго, убив бессчетные тысячи людей.
Эремул собрал всю горечь, весь гнев, которые жили в нем так много лет, и выплеснул их в лицо легендарному Исчезнувшему.
— Ты хреново чудовище, генерал. Наихудшее из чудовищ. Лицемер.
Савериан оказался над ним в мгновение ока, его рука сжала горло Эремула, голос кипел, как расплавленное железо.
— Дерзкий пес! — прогремел он. — Ты смеешь судить меня? Ты бросил своих людей на смерть! Ты трусливый, хныкающий червяк! Не думай, что сейчас тебя спасет твоя магия. Вода, которую ты пил, была насыщена измельченным абиссумом.
Командующий Исчезнувших поднял с палубы Полумага вместе с его креслом и держал его за поручнями над водой.
— Ты — никто, — рычал Савериан. — Ни один человек никогда не любил тебя. Ни один не будет помнить о тебе. Твоя жизнь, полная боли, — словно пронесшийся мимо ветерок. Почти незаметный. Несущественный. Но я… Я прозвучу в вечности.
Савериан отпустил его.
Эремул упал, сильно ударившись о воду. Она оказалась холоднее, чем он представлял. Инстинктивно он стал молотить по воде руками, но воздух в одеяниях поддерживал его на плаву, и он усилием воли заставил себя успокоиться. Его кресло упало рядом, одно из колес отвалилось. Неважно. Оно ему больше не понадобится. Никогда.
Он успел достать из–под кресла, которое начало тонуть, коробку. Ему удалось открыть ее и извлечь тонкий кусок дерева. Он направил его на корпус «Возмездия».
Хотя Эремул не мог воспользоваться собственной магией, палочка волшебство хранила. Из ее кончика вырвался раскаленный добела поток энергии. Не такой горячий, как луч из скипетра Обрахима, который каким–то образом пронзил магический барьер Белой Госпожи, но достаточной температуры. Достаточной, чтобы пробить сталь.
Он не выпускал палочку из руки. Даже когда поток ее магии зафырчал и иссяк, оставив в борту корабля, возвышавшегося над ним, дыру, в которую уже хлынула вода. Даже когда воздух в конце концов ушел из его одеяний и он начал тонуть. В тот момент он запаниковал. Он вспомнил, как задумывался о том, каково это — тонуть.
Ему показалось, что на борту «Возмездия» началась беготня, а когда его голова скрылась под водой, он услышал приглушенный гул выстрела. Затем гул раздался снова — по нему стреляли ручные пушки фехдов.
«А может, все они промахнутся, — со странным спокойствием подумал он, опускаясь в воде все глубже. — Я только половина человека. Непросто попасть в половину…»
Осень
Невыясненные вопросы
Саша торопливо шла по развалинам Святилища, лежавшим под Телассой, и в ее животе червем извивался нараставший страх. Деркин ковылял следом. Вдвоем они пробирались по остову мертвого города, не думая об угрозе обрушения зданий и безобразных Заброшенных, которые по–прежнему обитали в руинах.
Прошло три месяца после поражения Савериана в гавани Телассы, а Саша все еще не могла полностью принять свое место в мире. Титул, который пожаловал ей народ Города Башен.
Седая Сестра. Глава Совета. Защитница и правительница самого могущественного города на севере.
Она могла бы послать от своего имени отряд Белых Плащей, когда узнала о плане Коула, но дело касалось ее лично. Она должна была разобраться с ним сама.
В полумраке перед ней возник полуразвалившийся храм Матери. Лучи света, которые пробивались из разрушенного потолка высоко наверху, освещали одинокую коленопреклоненную фигуру перед алтарем. Над ним висело сердце Похитителя. Каждое биение чудовищного органа гнало кровь в трубы, связывавшие его с Телассой наверху, хотя башни, в которых формировались служительницы Белой Госпожи, сейчас закрыли наглухо. Первое, что сделала Саша, приняв титул. При ее правлении Нерожденных больше не появится.
Капюшон Коула был плотно натянут на голову. Саша знаком попросила Деркина обождать, а затем медленно двинулась вперед по центральному проходу, шагая по упавшей каменной кладке и кускам загнивавших церковных скамей.
Голова Коула чуть шевельнулась, когда он заслышал ее приближение.
— Тебе следует уйти, — прохрипел он. — Здесь будет небезопасно.
— Что ты делаешь? — спросила Саша, хотя уже знала.
Поняла, как только Деркин принес ей новость.
— Осуществляю предначертанное. Я больше не могу убегать от своей судьбы. Похититель мне не позволит.
Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, и она ахнула: лицо бледное, как у призрака, тонкая кожа туго натянута на череп.
— Ты превратишься в чудовище, — сказала она, пытаясь сдержать слезы.
— Чудовище, которое нам нужно, — мрачно ответил Коул. — Савериан не остановится, пока все мы не умрем. Мы не можем победить его. Не сможем, если я не приму полностью того, кто я есть.
— Ты — мой друг, вот кто ты есть, — возразила она. — Мой лучший друг. Единственный друг.
— Мне жаль, — проговорил юноша.
Подняв руку, он положил ее на сердце Похитителя. Его кожа тут же обрела цвет, а щеки — некоторую пухлость — жизненная сила вернулась к нему.
— Мы можем побить его, — умоляла Саша. — Мы побили его
