персонаж вскочил на него верхом и начал терзать, как терзают подушку, в которой зашиты драгоценности.2

Бешенство не иссякало.

Бешенства хватило на то, чтобы схватить один из кирпичей и несколько раз крепко ударить ненавистную бороду.

Я зажмурился.

Боялся потерять сознание, увидев что творю.

А я не хотел терять сознание, не хотел останавливаться.

Под моими ударами голова печника издавала звуки.

Борода пружинила, как резиновая почва нашего края.

Как говядина в вакуумной упаковке.

Никто не вис на моих руках и не препятствовал.

Глава 20

1

Когда я почувствовал избыточность, то осторожно посмотрел.

Лицо печника стало напоминать раздавленную ягоду, рот сделался дырой, как у знаменитой римской скульптуры «Уста истины».

Ассоциация оказалась так сильна, что я, продолжая сидеть на груди у поверженного врага, потянулся к его рту.

Что там в этой черноте?

Наконец вмешались окружающие.

Меня взяли под локти и помогли подняться, ноги мои скользили в образовавшейся луже, хрустнула очередная улитка.

– Надо сразу солью посыпать, иначе потом не отстираешь, – богиня засуетилась, посыпая солью пятна на моих шортах.

– Я сама, – сказала Кисонька, намекая, что нечего трогать чужого мужа за шорты.

Богиня с шумом поставила солонку на стол, она мол просто хотела помочь, но если в её помощи не нуждаются, то и не больно-то надо.

2

Мы стояли, не произнося ни слова.

У меня дёргался подбородок.

Со стороны дороги доносился шум автомобилей.

Во рту у печника надулся и лопнул пузырь.

– Я увидел вас вместе. Там. А теперь тут. И ты массируешь ему плечи.

Скороговоркой я начал обосновывать произошедшее.

– Я сделал это ради нашей семьи. Ради нашей любви.

Никто мне даже не поддакивал. Полная тишина.

– Я убил человека.

По небу летит самолёт.

– Я убил человека.

На дороге стучит копёр.

– Я убил человека…

– Ты убил человека, – подтвердила Кисонька.

Спасибо тебе, любимая, за эти слова!

Они вытянут меня из небытия.

Они разобьют скорлупу отчуждения.

Твои слова объяснят мне всё заново.

Твои слова отстроят мой мир из праха.

– Что я наделал? – спросил я.

– Ты убил человека.

Одно за другим Кисонька посолила все пятна на моей одежде.

– Это ты виновата, не надо было его возвращать.

– Я?

– Зачем он тут так долго торчал? Зачем лез в нашу спальню? Обязательно было массировать ему спину?

Кисонькины губы затвердели от злости.

– Я делала это ради нас! Я хотела, чтобы он побыстрее тут всё закончил! Чтобы в нашем доме был порядок и уют!

– Не надо было его возвращать, – с тоской сказал я.

– Ты сам его вернул!

– Я?!

– Да, ты! Нассал на его бороду, и он опять родился. Как Персей из золотого дождя.

– Херня какая-то. Сама его вписала обратно и на меня валишь.

– Я его не вписывала! От него даже пахнет как от тебя.

– Приятно слышать!

– Я даже его немного перепутала с тобой. Поэтому и стала массировать. Видимо, причина в твоём ДНК! – Кисонька развила свою теорию как-то совсем уж запредельно.

– Послушай себя! – закричал я. – Это какое-то безумие!

3

Я увидел испуганную, забившуюся в угол собаку.

Подскочил и пнул.

А потому что нечего поджавши хвост в угол забиваться.

Ишь чего, хозяина боится!

Боишься? Получай.

Собака шарахнулась в сторону Кисоньки и спряталась за неё.

– Совсем с ума сошёл? У неё сердце колотится, как будто сейчас выскочит.

Кисонька взяла из вазочки вафлю и дала собаке. Та не стала есть.

– Бедняжка, даже вафлю не ест, – сказала Кисонька.

До чего я докатился?

Убил печника, пнул собаку, она теперь даже вафлю не ест.

Собака быстро дышала и смотрела на меня глазами глубоко шокированной порядочной женщины, которая отдала себя всю, а её чувства растоптали.

Мне стало так горько, что я схватил вафлю прямо с пола и откусил.

Почувствовал во рту что-то инородное, достал.

Улитка.

Осмотрев вторую половину вафли на предмет улиток, я отдал её собаке.

Вложил в пасть.

Собака не сжала челюсти и вафля выпала из них.

– Ну прости меня! – сказал я. – Прости меня, пожалуйста.

Я поднял обслюнявленную вафлю и снова сунул собаке в морду.

Догадавшись, что от меня так просто не отделаешься, собака принялась жевать, бросая на меня взгляды, полные оскорблённого достоинства.

4

– Кто камин будет достраивать? Тебе не надоело в этом бардаке жить? – обратилась ко мне Кисонька, удовлетворённая собачьим аппетитом.

– Другого найдём, – сокрушённо возразил я.

– Другого… мы ему аванс дали.

– Я сделал это ради нас! – взвизгнул я. – Ради нашей семьи!

– Нашей семье не помешает, если камин будет побыстрее достроен, – отрезала Кисонька.

Я смотрел на ужасную картину, причиной которой стал, и глубокое раскаяние охватило меня.

И в самом деле, разве стоит недостроенный камин его хамства, высокомерия и притязаний на Кисоньку?

Конечно камин дороже!

Камин – это уют, это порядок, это семейный очаг.

Да и аванс жалко.

Захотелось обхватить голову руками, как в кино, и воскликнуть: «Что же я натворил?!»

Захотелось закрыть глаза и чтобы всё исчезло.

Ни говоря ни слова, я лёг над диван и подтянул колени к подбородку.

Я снова маленький мальчик, я ничего не должен решать.

– Хороший мой, счастье моё. – Кисонька погладила мою голову. – Прости меня, я виновата, не создала тебе нормальных условия для работы. Дом тесный, камин этот… Надо научиться справляться с приступами агрессии. Если хочется кого-то убить, просто поприседай.

– Ты права, милая. Как ты права, – ответил я, едва не плача.

Мне вдруг стало очень жалко себя. И Кисоньку, и печника, и собаку, и вообще всех. Благородная печаль переполняла меня.

– Ты ни в чём не виновата. Обещаю тебе в следующий раз приседать. Обещаю найти другого печника, который быстро всё доделает, – говорил я, будто прощаясь навеки. Будто я лежу на смертном одре и Кисонька выслушивает мою последнюю волю. – И не печалься об авансе, пусть у него останется в качестве компенсации.

До наших ушей донеслись странные звуки.

Склонившись над печником, богиня быстро орудовала большим ножом.

Вспоров горло под бородой, она засунула руку глубоко внутрь печника и шарила там.

Пока мы, скованные ужасом и любопытством, смотрели, не в силах ни пошевелиться, ни произнести хоть слово, она вытащила через рану что-то красное, округлое и скользкое.

Облизала и ощерилась.

– Кошкам пожарю, не пропадать же.

Глава 21

1

– Привет, мамант!

– Привет, – ответили мы с Кисонькой хором, хотя приветствие было адресовано только ей.

– Привет… – Дочь не закончила фразу, но смею надеяться, что она хотела произнести «папант». Очаровательная игра слов. Как в детстве.

Должен признать, я нисколько не в обиде на дочь из-за того, что она так и не произнесла это «папант».

Я бы на её месте тоже не произнёс.

Ещё неизвестно, смог бы я вообще говорить, окажись на её месте. Представьте сами: приезжаешь домой, а там родительская подруга с ножом в одной руке и человеческим сердцем в другой.

И труп печника на полу.

– Мы тебя не ждали, – сказала Кисонька.

– Но мы рады тебя видеть, – добавил я.

Что-то шлёпнулось.

Все обернулись на богиню.

– Не обращайте внимания, я вытру. – Богиня пыталась поднять с пола выскальзывающее из пальцев сердце.

– Я хотела на следующей неделе приехать, – сообщила дочь. – А потом решила не откладывать. Меня Цыпочка подбросила.

Вошла Цыпочка, дочкина подруга.

Всегда, когда вижу её, любуюсь. Настоящая красавица и такая уже взрослая. Наша-то ещё совсем ребёнок.

2

Не успев поздороваться, Цыпочка упала.

Даже не вскрикнула, просто бух

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату