Призрачная дорога

оставшихся после сборки шатра, пробивался сорнячок.

Ярко-зелёный, как в итальянском салате.

Приглядевшись, я увидел, что повсюду между камнями торчат такие же.

Ярко-зелёные сорнячки среди серых камней.

Глава 44

1

– Простите, – буркнул я, торопливо прикрываясь.

В голове сразу возникло много мыслей.

То ни одной, а то столько, что не знаешь, какую выбрать.

Может, сказать, что я из будущего?

Если внимательно прочитать предыдущие страницы, понимаешь – это чистая правда. Я перенёсся на машине времени, а в машину времени одетых не пускают. Только голышом, это всем известно со времён «Терминатора».

Сохраняя достоинство и демонстрируя природную грацию, я кинулся к спальне.

Успел подумать: «Как я со спины?»

Нормально выгляжу?

Нет ли прыща?

Задница крепкая или дряблая?

Как я Цыпочке? Хотя какая теперь разница…

И вообще, что случилось?

◆

Закрываясь одной рукой, другой я дёрнул дверь.

А за дверью сиротка.

Стоит перед раскрытым шкафом, жуёт мою пионерскую нашивку.

– Ой, что это?! – прочавкала она, обернувшись ко мне.

Я захлопнул эту дверь и подскочил к другой.

За другой тоже сиротка, сидит на толчке.

Увидев меня, громко пукнула.

– Ой, что это?! – воскликнула она гнусаво, зажав нос.

Ужас какой-то, чужой в собственном доме! С этой Кисонькиной перепланировкой не знаешь, за какой дверью на что напорешься. Как можно более непринуждённо я стал подниматься на чердак.

2

Ступенька, вторая… к чёрту самообладание: три прыжка – и я наверху.

Вслед – собачий лай и детский смех.

Заливистый.

Я тронул очередную дверь.

Неуверенно.

Приоткрыл.

Шире.

Вроде никого.

Никто не лыбится и не пердит.

◆

Вошёл, стою, перевожу дух.

Как такое могло произойти?

У меня провалы в памяти?

Ранний Альцгеймер?

Видимо, я просто забыл одеться в угаре подготовки к приходу гостей. Сначала никто не обратил внимания, а во время грозы всё проявилось…

Кисонька, богиня, старухи, сиротка, плотник, дочь и Цыпочка… все видели.

Стыдоба.

Я прислонился к столбу, переводя дух.

Чердак похож на трюм перевёрнутого парусника. Везли меня в трюме, словно раба, потом налетела буря, корабль потерпел крушение, и теперь я в западне.

◆

Со стороны кровати донеслось сопение.

◆

Я подошёл ближе.

На полу сковородка.

Та самая, на которой богиня жарила страшно вспомнить что.

Сковородка почти пуста, только один прилипший кусочек.

Нахватавшись у оппонирующих нам опекунов новых слов, сиротка особенно удивила одним выражением.

Грубым и одновременно трогательным.

Когда она злилась, то сжимала кулачки и кричала: «Срать, срать, срать!»

Срать, срать, срать.

Толстые пальцы ног, торчащие из-под одеяла, шевельнулись.

Накрытая до половины бороды голова всхрапнула.

3

Я согнул ноги в коленях, руки вытянул вперёд для равновесия.

Разогнул, встал в полный рост.

Мало того, что он умудрился снова проникнуть в дом, так ещё и съел изжаренное для кошек собственное сердце.

Я поднял сковородку. Взвесил в руке. Тяжёленькая, опыт уже есть.

Снова согнул ноги.

Снова разогнул.

Приседаю, сковородку держу на отлёте для равновесия.

Сердце для кошек, сердце для кошек.

А где, собственно, кошки?

Где те самые, принадлежащие богине кошки, скрашивающие её одиночество, благородно позволяющие заботиться о себе?

Где эти пушистые аллергенные существа? Почему я их до сих пор ни разу не видел?

◆

Почему?

Присел – встал, присел – встал.

Потому что их нет.

Никаких кошек нет в природе.

Одни разговоры.

И такие убедительные, что у меня даже насморк.

◆

Кошек нет, а этот есть.

Бородатый лазутчик.

Может, повторить?

Прямо под деревцем и зарою.

Лежи, милый, далёко.

Лежи, милый, глубо́ко.

Встал, присел.

Присел, встал.

Сковородка в вытянутой руке.

Hа стуле паспорт.

Присев ещё раз, отставил сковородку, взял паспорт.

Из паспорта выпала фотография девушки.

Фотография старая, девушка смотрит в сторону.

Мечтательный взгляд, как будто её сковородкой треснули.

С обратной стороны подпись: «Мама. Фото на памятник».

4

Я заполняю эти страницы то ровным, то скачущим почерком, иронизирую над прошлым, даже подвергаю его сомнению, а при этом думаю о будущем. Думаю, как моё сочинение встретит редактор, как оценят критики.

Меня упрекнут в пренебрежении адекватной композицией, вменят в вину то, что вывалил на читателей целый ворох обрезков своего лоскутного мышления. Настриг чего попало неровными кусками, набросал обрывков на манер салата.

Честно говоря, один и весьма строгий отзыв уже поступил.

От кого?

От богини.

«Роман напичкан сценами собственной нервозности и прочего, что принято тщательно скрывать. Если задачей написания романа является крушение писательского авторитета, то она решена блестяще».

И ведь не поспоришь.

◆

Заглянув в чулан, в который давно не заглядывал, увидел то, в чём нуждался.

Тёмная материя.

Пиджак и брюки.

Висят на гвоздике, дожидаются.

Плотная тёмная материя, пожелтевшая подкладка, истрепавшийся воротник. В одном кармане крошки табака, в другом – скомканный трамвайный билетик.

5

Прежде чем надеть дедовский костюм, я нежно погладил ткань рукой. В знак уважения к предку. А заодно и к портному.

В талии и плечах широковато, брюки коротковаты.

Коротковаты, но застегнулись надёжно.

Если сунуть одну руку в карман, то вполне.

◆

Я редко заглядываю в чулан, а когда заглядываю, всегда задираю голову.

Наверху, на стыке кровельных балок, находится ласточкино гнездо.

Когда дом только строили, птицы устроили гнездо, которое потом оказалось запертым в чулане.

Гнездо так и осталось внутри дома, в углу, на стыке балок, став чем-то вроде замкового камня, узла, на котором весь дом держится.

◆

Я подошёл к окну и прислонился горячим лбом к ледяному стеклу.

Захотелось успокоиться, захотелось стереотипа. Например, остудить горячий лоб о ледяное стекло.

Признаться, я часто так делаю, но никогда не могу придаться этому удовольствию до конца.

На то есть две причины: на стекле всегда остаётся жирный след. Едва заметно, но всё же. Испытываю неловкость неизвестно перед кем.

Даже если рядом ни души, всё равно неловко.

И ещё боюсь, стекло выпадет.

Под давлением моего раскалённого жирного лба стекло возьмёт да и вывалится, а я следом.

◆

Я осторожно приложил лоб к стеклу.

За окном пруд, похожий на зеркало, дорога и далёкая колокольня.

Я опёрся лбом о стекло.

Осторожно перенёс вес всей головы на стекло.

Отставил ноги так, что всё тело давит на стекло.

Я смотрю исподлобья на пруд, дорогу и колокольню и давлю на них лбом.

Я упёрся руками в стену и давлю на пруд, дорогу и колокольню с колокольчиками.

На сельхозугодья, на дачные кооперативы и прочее кадастровое межевание.

Я так напыжился, что планета даже немного провернулась вокруг своей оси.

Глава 45

1

Возвращение к гостям в подобных ситуациях напоминает детство.

Как если бы расплакался и убежал, а потом успокоился и вернулся.

Ещё с лестницы я увидел сиротку.

Развалилась на диване, на шее боа, то самое, и кончиком поигрывает непринуждённо.

– Нехорошо рыться в чужих вещах, – сказал я.

– Кто бы говорил, – ответила сиротка. – Сам тайно явился в мою покинутую детскую обитель, подобрал свой же давний, отвергнутый мною подарок, сберёг, а я нашла и теперь не могу поиграть? И вообще, голышом перед несовершеннолетними бегать можно, а боа потрогать не можно? Какие у вас тут порядки интересные!

Услышав всё это от маленькой девочки, я посмотрел на остальных, но никакого удивления на лицах не заметил. Напротив, Кисонька, плотник, дочь, Цыпочка и богиня выражали всеобщее согласие: нехорошо бегать голышом, а потом попрекать самых маленьких за какое-то там боа.

– Просто девочке стало скучно и она заглянула в твой шкаф, – Кисонька тронула меня за рукав. – Что это за костюм?

– Семейный винтаж.

– Нам пора, – сказали старухи.

– Не пора! – завопила сиротка. – Не пора! Не