Второй раз за день начал накрапывать дождь.
Я обрадовался, появление новоявленной Саломеи меня почему-то тревожило.
Мы бросились убирать со стола недоеденные кушанья, и не зря – вечернее солнце скрылось, и не успели хозяева и гости спрятаться в дом, как со страшным грохотом ударила молния.
За окнами сверкнуло.
Электричество погасло.
В топке недостроенного камина осыпался нагар.
– Ну вот, опять, – прошептала Кисонька.
– Молния, – хриплым голоском сказала сиротка.
Плотник чиркнул зажигалкой, зажглась свеча.
В прыгающем свете я увидел, что сиротка возится с каким-то здоровым чёрным болтом.
Кто же его оставил на видном месте?
Я сам и оставил.
– Аккуратно, пожалуйста! – сказал я дрожащим голосом.
Сиротка любознательно вертела болт.
Я протянул к ней руку.
Хрясть.
3– Всё, что я делаю, причиняет тебе боль.
Эти слова принадлежали сиротке. Она произнесла их, склонившись надо мной.
Пахло озоном.
Всё тело было как рука, которую отлежал. Одно дело рука, другое – весь целиком.
Фонарик, совмещённый с электрошокером, – полезная вещь, главное – кнопки не перепутать.
◆Плотник помог мне подняться, Кисонька спросила, в порядке ли я.
Ёмкая фраза из американского рациона.
Ты в порядке?
Едва я собрался ответить, словно герой детектива-нуар, мол, да, в порядке, как сиротка закричала со смехом:
– Ой, что это?!
Глядя на меня, она смеялась и прикрывала ладошкой ротик.
Тут до меня дошло, что я совершенно голый.
Глава 42
1В будущем, которое сейчас уже стало прошлым, а тогда представлялось будущим, короче, в тот самый момент, когда мы с Кисонькой сидели напротив уполномоченной, она выложила передо мной фотографию.
«А всё-таки неплохо получилось, будет чем в старости самолюбие потешить, – подумал я. – И ведь ни капли фотошопа».
Та самая фотография, компрометирующая меня в глазах благонравной общественности, подтверждающая якобы, что родная бабка даёт сиротку совершенно конченым голым людям.
Но я был подготовлен.
Вытащив из специально принесённой папки плотный лист, я покрыл им полицейский аргумент.
Свои действия я сопроводил доброжелательной улыбкой. Словно торжествующий картёжник.
Уполномоченная присмотрелась, и не зря.
◆Фотография была сделана на Красной площади.
Древнее пространство принимало книжную ярмарку, и я был одним из гостей.
Все ждали явления.
Накануне шептались в строжайшем секрете, а в назначенный день вся площадь только об этом и говорила.
Ждали верховного.
И вот стою я, прислонившись к стендам с книгами.
С чужими книгами, между прочим.
Стою и жду. А всё потому, что мне наказали явиться, типа, мне окажут честь – представят верховному. Вот я и пришёл, интересно же. А самочувствие неважное – накануне читал с театральной сцены собственные рассказы. Перед началом выпил для храбрости, по ходу дела отхлёбывал от жажды, а после отметил успех.
Стою, короче, помятый, а рядом сотрудницы издательства, словно сурикаты – застыли и вдаль всматриваются.
Солнце захлебнулось в густых тучах; только что они клубились далеко за башнями, и вдруг раз – потопили светило. Тут-то повсюду и зашелестело: «Идут, идут».
2На меня надвигался рой: суетливые мужчины и красивые женщины. Рой клубился вокруг чего-то, и нельзя было различить, вокруг чего.
Крутящие грубыми головами цепкоглазые телохранители, сотрудники службы протокола в пиджаках всех оттенков синего, с портфелями и зонтами, журналисты с блокнотами и записывающими устройствами. Все они толкались, шикали, гудели, внимали.
Кто-то из роя представил меня.
Бодигард посмотрел с недоверием и угрозой. Предупредил взглядом, чтоб без фокусов.
Рой умолк, и я не сразу решился перевести взгляд в его эпицентр, а когда решился, то ничего не смог разглядеть.
◆Сплошные завихрения.
◆Мускулы телохранителей, синие пиджаки, белые воротнички, дорогие часы, эрегированные микрофоны и пульсирующие объективы.
И треск, треск, треск фотографических затворов.
◆Из недр клубка появилась фотография на память.
С автографом.
Писателю такому-то от верховного.
Я благословлял судьбу за то, что не удостоился рукопожатия – рука моя была мокра и холодна.
◆Порыв ветра метнул россыпь капель и едва не вырвал фотографию из моих рук.
Рой загудел и понёсся прочь. Вместе с пухом и пылью на раскрытых зонтах полетела свита. На площадь обрушился ливень.
Спрятавшись в шатёр, я вгляделся в подпись на обратной стороне.
Традиции и культура.
Творческие успехи.
Победа над фашизмом.
Патриотическое воспитание.
Уважение к старикам.
Укрепление боеготовности.
Отпор внешним вызовам.
Подмосковные вечера.
Глава 43
1– Вижу, вы достойный писатель. Аж сердце радуется, – произнесла уполномоченная, рассматривая фотографию на свет. – Смотрите, какая на вас папочка. – Она придвинула ко мне кипу подшитых листов.
– Разрешите взглянуть? – попросил я.
– Извольте, – на старинный лад ответила она.
Уполномоченная преувеличила, сказав, что папка посвящена целиком мне.
Помимо скриншотов с моих постов, которые враждебные опекуны сочли компрометирующими, всё то же самое имелось и на Кисоньку. Безобидные картинки и слова трактовались с поражающей воображение фантазией.
В изобилии прилагались кассовые чеки, подтверждающие траты конкурентов на сиротку, плюс фотографии самих конкурентов.
Женщина с ярким ртом, глаза спрятаны под тёмными очками, через лицо чёрная прядь. Не хотелось бы иметь с этим ртом дело. Будь я крестом, который такой рот желает прикусить, ожил бы и убежал.
Мужчина с широкими плечами и крепкими скулами.
А вот они втроём с сироткой.
Сиротка в его крепких руках,
сиротка в её цепких объятиях,
сиротка с лысой кошкой.
– Шикарный мужик, – уполномоченная мечтательно улыбнулась, кивнув на боксёра. – Я, кстати, тоже пишу.
– Это прекрасно! – очнулся я.
– Песни. – Уполномоченная поднялась из-за стола, отперла сейф и достала из него маленькую, будто детскую, гитарку.
Усевшись обратно в своё крутящееся кресло, она сделала печальное лицо, перебрала струны и запела низким голосом женщины с судьбой:
– Я выросла у зоомагазина, – пропела она игриво, словно Кармен. – Рыбкой золотой меня не удивишь. – Кармен сменилась бывалой куртизанкой бальзаковского возраста. – Ленинский проспект, Ленинский проспект, под окнами моими ты шумишь, – закончила уполномоченная, намекая как бы на то, что вот под её окнами шумит река жизни, из которой она каждое утро зачерпывает ведром житейскую мудрость.
Мы захлопали в ладоши.
– Ленинский проспект – моя родина. Родилась там и до сих пор живу, – гордо сказала уполномоченная.
Мы продолжали смотреть на неё с таким восторгом, что ей стало неловко. Уполномоченная стала думать, что бы такое сказать.
– Вы слышали, что часть Ленинского проспекта проложена по Старой Калужской дороге?
– Впервые слышим! – восхищённо откликнулись мы.
– Да. По ней, прямо мимо моего дома, Наполеон отступал из Москвы. – Можно я дам вам совет? – неожиданно спросила меня уполномоченная.
– Извольте, – с поклоном вернул я ей старомодное словечко.
– Пишите как эта папочка устроена. – Она похлопала по собранному на нас компромату.
– В каком смысле? – растерялся я.
– Пишите так, как если бы вы тайно следили за своими персонажами, включая себя самого. Выискивайте самые неудобные, неловкие, болезненные точки и бейте. – Она щипнула струну, и гитарка протяжно зазвенела. – Только, чур, никаких исключений. – Уполномоченная погрозила мне пальцем. – Подглядывайте за собой через камеру ноутбука, прочитывайте свою интимную переписку, подсматривайте за собой в неловкие моменты. О парадной стороне тоже не стоит забывать, но ответов там не найдёшь, все ответы на задворках. Зачем вам всем эта сиротка? Почему вы не заведёте своих детей?
2На Красной площади, после того как рой удалился, а дождь ещё не ливанул, я увидел свежий росток между булыжниками мостовой.
Я склонился к нему – среди жёлтых стружек,
