пора!

– Уже вечер. – Родная бабка повернулась к окну и охнула.

– Вам плохо? – подбежала к ней Кисонька.

– В спине стрельнуло.

Старуха сидела, наполовину развернувшись, и не могла принять прежнее положение.

Она напоминала заклинивший руль.

– Ой, не могу, – сказала она тревожно. – Ой, что делать?

Сиротка перестала вопить и посмотрела на бабушку испуганно.

– Где болит? – заботливо спросила бабка-блогер.

– Везде, – разъяснила старуха.

Я подошёл к ней и положил руки на её плечи.

Тело, сковавшее само себя.

– Я могу вам помочь, хотите?

– Не знаю, лучше я к врачу, ой! – Старуха попыталась встать, но не смогла.

Боится попросить меня о помощи, чтобы не быть обязанной.

Прощупываю её позвоночник.

Кисонька говорит, у меня чудодейственные руки.

Так часто говорит, что я поверил.

2

Ощупывая старуху, я стал лучше понимать её.

Каждое моё прикосновение к костлявому телу создавало её заново.

По крайней мере, для меня.

Вместо отстранённой, ищущей выгоду бабки возникала новая, вызывающая понимание и сочувствие.

И всё-таки нечто тёмное и неясное оставалось в ней.

Нечто инородное.

Она и сама знает это, отсюда её страсть к удалениям частей самой себя.

Я мну старуху всё сильнее, она кряхтит и охает, голос её делается каким-то чужим, крикливым, попугайным.

Мои ладони работают так, будто под пальцами замороженное тесто, я вспотел, и тут залаяла собака.

Она уже некоторое время пристально вглядывалась в пустоту над нами. Я стал волноваться, не свихнулась ли.

Когда собака залаяла, Цыпочка с дочерью воскликнули: «Смотрите!»

В воздухе проявились смутные очертания.

С каждым моим движением очертания делаются отчётливее.

И скоро окончательно проясняются – над старухой нависает демон.

3

Демона можно рассмотреть во всех подробностях. Он застенчиво улыбается, по всему видно, что устроился этот гад обстоятельно и сниматься с насиженного места не планирует.

Кисонька зажигает свечу, фитиль трещит, распространяя запах тропических фруктов.

Демон смеживает веки и кокетливо стонет, словно пожилой гомосексуалист, удостоившийся ласки волнительного эфеба. Я игнорирую такое издевательское поведение паразита, продолжая массировать плечевой пояс старухи.

Иронии хватает демону ненадолго, он хмурится и тявкает.

Сиротка, прижавшись к Кисоньке, комкает боа.

Старуха повизгивает, демон дёргается. Происходящее ему явно не по вкусу.

Он подносит свой хвост прямо к моему носу и принимается щекотаться.

Я чихаю раз, другой, отнимаю руки от старухи, чтобы почесаться.

Демон радуется, но не тут-то было. Помощь неожиданно приходит от богини.

Она хорошенько затягивается сигаретой и выдыхает демону прямо в рыло.

Демон кашляет, давится слюной и гнусно рыгает в ответ.

– Что это за херня?! Откуда взялась эта херня? – лает демон и тут же возражает сам себе:

– Это не херня. Это история любви украинской беженки и бедного таджикского паренька.

– Какая-то сусальная пошлость! Чтобы жирные тётки обрыдались! Закатают в полиэтилен, запретят детям! – каркает демон и немедленно спрашивает у самого себя плаксивым голосом:

– Я потеряю покупателей? Лицемеры, упыри!

Гнусный пародист!

Я так сжимаю тело старухи, что демон хрипит.

– Хуй вам! – визжит он.

Сиротка подпрыгивает от восторга, Кисонька закрывает ей уши.

– Можно я выложу это в сториз? – спрашивает Цыпочка.

– Выкладывай, – разрешаю я, обрадовавшись, что она оценила мой подвиг.

Цыпочка селфится на фоне происходящего.

Собрав последние силы, демон надувается, разрастается, точно использованный гигиенический тампон, и орет:

– Кто я – таракан с писькой или гражданин Российской Федерации?!

Я переутомился.

Не может такое происходить на самом деле.

Рожа терзающей старуху твари что-то напоминает.

Рожа демона оказывается не гнусным рылом, а моим собственным, привлекательным, как мне кажется, лицом. Демон не просто выкрикивает моим голосом мои же слова, но и выглядит как я.

Я кошусь на Кисоньку, чтобы понять, только я это вижу или нет.

Ну надо же: видит и Кисонька, и все остальные тоже видят.

Над старухой, изворачиваясь и кривляясь, гонимый самим собой, кувыркается автор этих строк собственной персоной.

Мне становится страшно, не примут ли меня домашние за самозванца, не перепутают ли с коварным демоном, не выгонят ли из дома.

А не я ли это, в самом деле?

С чего я взял, что я – это я, а демон – это не я?

Может быть, я – это он, а он – это я. А может быть, нет никакого меня, а есть только он?

Не известно, к чему привели бы эти размышления, если бы я прекратил работать руками.

В некоторых делах автоматизм имеет значение.

Тот я, который извивался над воющей старухой, потускнел.

Сходство утратилось на глазах.

Ненадолго демон превратился в печника, затем съёжился до сиротки.

Отчаянно сопротивляясь, демон пёрнул.

Меня перекосило от омерзения, но рук от старухи я не отнял.

И тут демон не выдержал.

С шипением он отлепился от своей жертвы.

Просвистев в опасной близости от моего лица, опалив ресницы правого глаза, он взвился под потолок и заметался вокруг люстры.

Угодив в один из плафонов, он долго бился там с истошным жужжанием.

Вырвавшись, ринулся к распахнутому окну и вылетел вон, в сторону заката, оставив в москитной сетке дымящуюся дырку.

Сиротка плюнула вслед.

– Никак не могу привыкнуть к этой стране, – сказала Цыпочка.

глава 46

1

Очищенная бабуся сделалась меньше и прозрачнее.

Чистить организм следует осторожно, иначе вовсе исчезнешь.

Бабуся покрутила головой, повела плечами, шевельнулась.

Она смущённо поблагодарила меня, я сказал «пожалуйста» и пошёл мыть руки.

Цыпочка засобиралась и вызвалась подбросить гостей: сосед наконец-то разгрёб половину завалов на дороге – по краешку можно проехать.

2

Пока прощались на крыльце, сиротка резвилась с боа.

Собака восприняла это по-своему, выхватила игрушку и утащила под дом.

Все запричитали, особенно сиротка с родной бабусей. То нос воротили, а теперь переживают.

Вскоре собака вернулась.

Но боа не вынесла.

Мы с ней до конца команду «принеси» не выучили.

Уносить она умеет, а приносить нет.

Сиротка завопила так, что даже тупой бы сообразил – без боа она ни с места.

Поминая добрыми словами час, когда мне пришло в голову купить этот злополучный аксессуар, я встал на карачки.

И полез.

3

Земля была холодна, пол низок. Тесноту усугубляли гвозди, торчащие сверху из досок.

Поводив лучом, я обнаружил розовый комок. Боа выглядело будто улика на месте зловещего преступления.

Я выключил свет – ничего не видно.

Посмотрел на свою руку – нет руки.

Ничего нет – сплошная тёмная материя.

Очень практичная ткань: никакая грязь на ней не заметна и самой её тоже не видно.

Без света стало страшно. Со светом видишь всякие странные колыхания, жуткие тени, а без света ничего не видишь, и всё равно страшно.

Ничего нет, а страшно.

Потому что мерещится.

Микробы в голове рисуют образы. У них фантазия, а мне отдуваться.

4

Снова включив фонарь, я дополз до боа, собрался уже выбираться и тут кое-что заметил.

Знакомое, но забытое, не представляю как здесь оказавшееся.

Конская нога.

Передняя.

Белая.

Неужто она?

Подполз – она.

Копыто и сустав до колена.

Этих ног когда-то было четыре.

5

Принадлежали ноги белому коню.

Настоящему белому коню.

Дедушка привёз из Германии.

Он рассказывал, как они заходили в дома и брали что нравится.

Ему ничего не нравилось: ни часы, ни фарфор, ни кольца. Платки шёлковые он на голову не повязывал, шубы бюргерские на плечи не накидывал. Сердце его было холодно, пока он не оказался в одной детской.

В той детской стоял белый конь.

Белый конь, набитый соломой.

Немцы взяли коня, выпотрошили, обработали раствором, натянули

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату