Почему же Горбачев не предвидел рост национальных волнений? Мало кто (если вообще кто-либо) из советских руководителей читал обширную западную литературу о национализме, не делал этого и Горбачев, который, впрочем, не ленился знакомиться с сочинениями левых европейских политиков[1268]. Горбачев был не единственным советским лидером, не понимавшим, какие события вскоре произойдут. Впрочем, как ни странно, к особой слепоте приводило присущее ему сочетание идеализма и оптимизма. Горбачев возлагал огромные надежды на реформированный социализм, который, как он думал, одинаково устроит и русских, и нерусских. Будучи убежденным интернационалистом, он, тем не менее, полагал, будто может говорить от имени России. Он сам вырос недалеко от Кавказа и прекрасно знал, как легко вспыхивают националистические страсти “от злонамеренной политики разжигания межнациональных распрей ради чьих-то корыстных интересов и амбиций”. При этом он был убежден, что для решения этой проблемы “возможен лишь один путь – сотрудничество!” Прославляя в мае 1985 года “единую семью советского народа”, он, по словам Грачева, говорил “вполне искренне”[1269]. Горбачев чуял возможную беду, но не торопился заранее принимать меры. Лишь в августе 1988 года он призвал провести специальный пленум ЦК “по межнациональным отношениям”, запланировав его примерно на июнь 1989 года[1270].
Однако первый националистический взрыв, который произошел в конце 1986 года в Казахстане, спровоцировал сам Горбачев. Тогдашний руководитель республики, Динмухамед Кунаев, был завзятым коррупционером. Брежнев смотрел на это сквозь пальцы, но Горбачев решил, что хватит. Казахам было на что жаловаться: территория их республики использовалась для проведения советских ядерных испытаний; Аральское море (некогда – одно из четырех самых больших озер в мире) неуклонно пересыхало из-за того, что его воды отводились в оросительные каналы; в развитой северной части республики преобладало русское население. Но Горбачев, вместо того чтобы обратить внимание на сами эти проблемы, решил просто снять Кунаева. На его место он поставил не другого казаха, а русского – Геннадия Колбина. Когда-то Колбин был заместителем партийного руководителя Грузии, но в Казахстане он вообще ни разу не бывал. Мало того, Москва протащила кандидатуру Колбина через ЦК компартии Казахской СССР без дебатов, добившись обязательного единогласного одобрения всего за пятнадцать минут[1271].
Позднее Горбачев признавал, что назначение Колбина было ошибкой[1272]. Между тем в тот же вечер в столице Казахстана Алма-Ате развернулись протестные демонстрации. Началось все со студентов театрального института и института иностранных языков, а на следующий день митинговало уже несколько тысяч человек, причем многие вышли с националистическими плакатами и флагами. Местная милиция и КГБ попытались разогнать толпу, но в них полетел град камней, палок и железных прутьев. В ходе беспорядков и стычек, которые продолжались еще два дня, погибли по меньшей мере два человека и больше тысячи получили ранения (с обеих сторон – и демонстрантов, и милиции)[1273]. По словам Колбина, Горбачев пристально следил за ситуацией, звонил каждые двадцать-тридцать минут, упирал на то, что “нельзя применять силу”, и отчитал Колбина за использование водометов[1274].
Второй тревожный звоночек поступил от крымских татар летом 1987 года. В 1944 году Сталин распорядился депортировать крымских татар в Среднюю Азию, обвинив весь народ в пособничестве фашистам. И вот теперь в Москве митинговали тысячи татар, требуя от властей разрешения вернуться в Крым и восстановления своей автономии. Горбачев, за реакцией которого следил весь мир, не принял никакого внятного решения, а сказал лишь: “Давайте сформируем комиссию”. Комиссию возглавил не кто иной, как Андрей Громыко, имевший за плечами огромный опыт жестких переговоров с иностранными руководителями, но никогда не пробовавший договариваться с советскими гражданами. Директивы Политбюро формулировались так, чтобы совместить несовместимое: “признать право выхода людей на улицы со своими требованиями и лозунгами”, но при этом не “смешивать гласность со вседозволенностью”. Когда Громыко попросил более конкретных указаний, Политбюро даже после долгих дискуссий не смогло придумать ничего лучшего, чем оставить пока все как есть. Если сейчас позволить татарам вернуться в Крым, тогда другие депортированные народы тоже потребуют положить конец их среднеазиатской ссылке: турки-месхетинцы захотят вернуться из Узбекистана в Грузию, поволжские немцы – обратно на Волгу, и так далее. К счастью для Горбачева, крымско-татарские активисты удовлетворились его туманными обещаниями и разъехались[1275].
Третий и более продолжительный конфликт (возникший задолго до Горбачева и до сих пор, в XXI веке, периодически вспыхивающий) произошел в феврале 1988 года в Нагорном Карабахе. В этом регионе Закавказья, издавна являвшемся яблоком раздора между армянами-христианами и азербайджанцами-мусульманами, проживают преимущественно армяне (в 1979 году они составляли 75 % населения), но большевики передали Нагорный Карабах Азербайджану, после того как Азербайджан и Армения, ненадолго получившие независимость от России, превратились в советские республики. Многие армяне жили в Азербайджане, а азербайджанцы – в Армении, и в основном все было мирно, но периодически вспыхивали конфликты, и беженцы устремлялись на свою этническую родину. В Нагорном Карабахе азербайджанские власти подвергали армян дискриминации. Но до объявления перестройки и гласности у них (как и у их соотечественников в самой Армении) не было другого выхода, кроме как мириться с судьбой. А в 1987 году армяне из Нагорного Карабаха начали подавать петиции с просьбами присоединить их область к Армении. В начале следующего года демонстранты вышли на улицы с портретами Горбачева, а 21 февраля Нагорно-Карабахский совет официально обратился к Азербайджану и Армении с просьбой передать область Армении. Это вызвало ответные демонстрации азербайджанцев, которые настаивали на том, что спорная территория является “неотчуждаемой частью” их республики[1276].
В воскресенье 21 февраля Горбачев созвал чрезвычайное заседание Политбюро. Лигачев заявил, что беспокойство вызывают не просто происходящие одновременно уличные демонстрации с противоположными призывами, а столкновение двух правомочных советских республик. Но реакция Горбачева была уже знакомой: желая найти политический компромисс, он выпустил обращение к “рабочему народу” Азербайджана и Армении, в котором обещал созвать пленум ЦК по национальному вопросу[1277]. А еще он пригласил двух видных представителей армянской интеллигенции и главных активистов нагорно-карабахского движения – журналиста Зория Балаяна и поэтессу Сильву Капутикян – на встречу с ним 26 февраля.
Последний шаг был особенно типичен для Горбачева – и еще
