Горбачев был намерен избираться, потому что, по его словам, не мог примириться с реальностью, в которой нации придется выбирать между Ельциным и Зюгановым. “Один разрушил Советский Союз, расстрелял первый российский парламент, слил власть и бизнес, дал ‘зеленый свет’ криминалу”. Другой по-прежнему опирался на идеи сталинского тоталитаризма, одобрял августовский путч и призывал коллег поддержать Беловежское соглашение, после которого СССР официально перестал существовать. Горбачев чувствовал, что при такой дилемме не имеет права оставаться в стороне[2212].
Однако любопытно, какие силы заставили его поверить в возможность победы. Да, в провинциальных городах все больше людей посещало его предвыборные мероприятия[2213]. Да, были люди, которые гарантировали ему место в Госдуме, если бы он избирался от их региона[2214]. Однако один журналист спросил Горбачева, правда ли, что его люто ненавидят сторонники коммунистов, которые обеспечили партии Зюганова победу на выборах в Госдуму 1993 года. Горбачев ответил, что его не интересуют ярлыки и что большинство россиян не хочет возвращаться в прошлое, которое олицетворяет собой КПРФ[2215]. Другой журналист в беседе с ним упомянул, что, согласно соцопросам, его поддерживает только 1 % населения, на что Горбачев резко возразил, что у него другие данные[2216].
Бывший президент СССР не надеялся одержать безоговорочную победу на новых выборах. Его план заключался в создании центристского блока, в который вошли бы лидер партии “Яблоко” Григорий Явлинский, известный хирург-офтальмолог Святослав Федоров и знаменитый военачальник генерал Александр Лебедь. Горбачев допускал, что и Ельцин, и Зюганов получат весомую часть голосов, однако молчаливое большинство избирателей, составлявшее 65–70 %, могло оказать блоку “колоссальную поддержку”[2217]. В случае победы блока предстояло решить, кто из лидеров займет пост президента, однако Горбачев считал, что остальные не будут претендовать на эту позицию. Он был готов предоставить своим соратникам и их сторонникам, особенно молодым, высокие посты в своей новой администрации – такую “щедрость” члены мнимого союза могли не оценить[2218].
Во время предвыборной гонки Горбачев не щадил себя. В феврале 1996 года он создал инициативную группу, которая собрала миллион подписей, необходимый для выдвижения его кандидатуры. 21 марта, имея на руках 1,5 миллиона подписей, он официально объявил о своем участии в выборах и поехал по стране с турне. До середины июня он перемещался между российскими городами и в каждом проводил по несколько встреч с избирателями. Всего горбачевская кампания охватывала 20 городов, включая Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Новосибирск, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Кемерово, Барнаул, Омск, Волгоград, Ростов-на-Дону, Ставрополь, Самару, Екатеринбург, Казань, Уфу и Владимир. Практически в каждом регионе местные проельцинские чиновники всеми правдами и неправдами старались ему помешать: они игнорировали его лично, запрещали СМИ освещать его кампанию, закрывали залы или в последнюю минуту меняли место проведения встреч, не пускали его в вузы, в том числе в Ставропольский сельскохозяйственный институт, выпускником которого он являлся. Не ждал его во многих городах и теплый прием избирателей. В Омске демонстранты заблокировали вход в здание, где на Горбачева уже собралась публика, и полиция посоветовала ему пробраться внутрь через черный ход, однако политик отказался и целеустремленно направился сквозь толпу недовольных в зал, куда пришло около двух тысяч человек. Среди них был агрессивно настроенный молодой человек, который отвесил экс-президенту пощечину. В зале поднялся свист, а Горбачев долго молчал. Внезапно он крикнул в полную силу: “Вот так в России начинается фашизм!” Позднее он признался, что боялся не за себя, а за пришедших послушать его людей, заполнивших половину зала. Он развернулся и ушел. Что касается его жены, то она сопровождала его на протяжении всей поездки[2219].
В некоторых регионах его принимали теплее – например, в Алтайском крае ему было выделено эфирное время на местном телеканале. В такие моменты он укреплялся в уверенности, что 70 % электората еще не сделало свой выбор и может проголосовать за него, Явлинского, Федорова или Лебедя. Тем временем союзники – если их вообще можно было считать таковыми – переругались, и, по словам Горбачева, ему не оставалось ничего другого – он должен был завершить начатое. Один раз ему даже удалось появиться на одном из центральных телеканалов. О дебатах с Ельциным или Зюгановым не могло быть и речи – это не допускалось, но запись его выступления все-таки попала в эфир[2220].
Формально выборы не были полностью сфальсифицированы, однако честными их тоже нельзя было назвать, учитывая всестороннюю поддержку, оказанную Ельцину олигархами. Они помогли ему предотвратить возвращение коммунизма, чем не только спасли свой капитал, но и приумножили его, получив доли в гигантских государственных предприятиях, стоимость которых была специально сильно занижена относительно рыночной[2221]. В конечном итоге в первом туре Ельцин и Зюганов получили по трети голосов, за ними следовали Лебедь примерно с 14 %, Явлинский с 7,5 %, Жириновский c 5,8 % и Федоров c 0,9 %. Горбачев получил 0,5 %, то есть около 386 тысяч голосов. Во второй тур проходили два кандидата – и там Ельцин обошел своего конкурента, набрав 54,4 % голосов, а Горбачев утешил себя мыслью, что Ельцин победил нечисто, в частности, склонил Александра Лебедя на свою сторону, пообещав ему пост помощника президента по национальной безопасности. Горбачев также успокаивал себя тем, что выборы, которые он проводил в 1989 и 1990 годах, были самыми честными в истории России. Однако в некотором смысле это сокрушительное поражение пошло экс-президенту на пользу. По словам Георгия Шахназарова, в результате провала Горбачева ушел патологический страх Ельцина перед соперником, и пусть он не сменил “гнев на милость”, но между Фондом и правящим режимом установился “неприязненный нейтралитет”. Ельцин, которому все больше приходилось заниматься здоровьем, практически не трогал Фонд вплоть до сложения президентских полномочий в 1999 году[2222].
Раиса Максимовна так до конца и не свыклась с посткремлевской жизнью. Дело не в том, что ей нравилось их с мужем высокое положение и сопутствующая этому роскошь. Напротив, воспоминания о том, сколько раз предавали ее мужа на посту президента, лишь сильнее огорчали ее. По словам их дочери, после отставки отца стало только хуже: люди не признавали его заслуги, обвиняли в коррупции и даже в государственной измене. Раиса Максимовна находила отдушину в благотворительной деятельности:
