Шарко зашел в комнату и оглядел граффити с машинами, этажерку с принадлежностями для рисования. Почему Рамирес не возвел кровавый барьер на пороге этой комнаты?
Они в молчании спустились обратно в подвал, пребывая в сомнениях и задумчивости. Оливье Фортран нагнулся над какими-то большими строительными мешками:
– Эти мешки были под другими, с бетоном.
Шарко и Николя посмотрели на штабель из шести упаковок с негашеной известью. Вещество, с которым копы сталкиваются, когда имеют дело с убийцами, желающими избавиться от трупов. Наваленная в большом количестве на тело, негашеная известь высушивает его и мешает разложению, а значит, избавляет от дурных запахов.
– Промышленная, судя по спецификациям. Шесть мешков – это гигантское количество.
Николя вспорол один из них своим швейцарским ножом. Набрал немного порошка на кончик перчатки и понюхал:
– Вы заметили, как паршиво выглядит сад? Вряд ли он использовал эту известь для борьбы с сорняками.
Фортран выпрямился, скрипя коленями:
– Думаешь, мы найдем захоронения?
– Негашеная известь, невидимые следы крови… Сдается мне, что придется проверить.
– Ну что за дерьмо, мы так никогда не закончим. Кофе будете? Он, кажется, еще горячий.
С полными стаканчиками в руках трое мужчин принялись бродить по саду, уставив нос в землю. Временами Фортран наклонялся, подсвечивая большим фонариком:
– Тут крапива повсюду, трудно сказать, копала жертва или нет. Я все-таки завтра утром позвоню, чтобы прислали бульдозер. Проверим.
Шарко в этот момент погрузился в совсем иные размышления: покоилось ли под землей тело Летиции Шарлан? Действительно ли Рамирес похитил ее, убил и закопал в собственном саду?
В три часа утра последние техники, совершенно вымотанные, закончили с грудой облицовочного камня, наваленного в углу. Одновременно они начали складывать оборудование, разбирать галогеновую аппаратуру. Шарко запер свой чемоданчик, закрыл на ключ дом. Опечатанные образцы были убраны. Он украдкой бросил взгляд на второй этаж. Смотрели ли оттуда глаза прошлой ночью?
Единственное утешение: гильза была у него, и никто не обратил внимания на ее марку. В конечном счете все было бы хорошо, если бы не эта история с наручниками и лифчиком.
Женщина, разгуливающая где-то, могла все пустить под откос и привести их – Люси и его самого – прямиком в тюремную камеру.
12
Люси сидела на диване в гостиной, держа в руках опломбированный пакетик с гильзой «Speer», вылетевшей из ее оружия.
– Значит, все получилось, ты это сделал?
В кресле напротив Шарко аккуратно вписывал марку «Люгер» в протокол осмотра, туда, где он оставил место. Через несколько часов он отдаст этот отчет распечатать на компьютере, заверит его своей подписью и печатью с Марианной[14], имеющей уникальный номер, присвоенный каждому процессуалисту. Этот протокол станет основой всего их расследования, не внушающим сомнений документом, составленным офицером судебной полиции, принесшим присягу.
Заверенное по всем правилам клятвопреступление.
– И концы в воду. Я уже отвез опломбированные улики на набережную Орлож[15]. Дальше они разойдутся по соответствующим службам, как всегда. В подвале все прошло даже лучше, чем я ожидал. Гильза «люгер» и пуля из пистолета Рамиреса попадут в руки к баллистику, и тот определит, что два данных элемента относятся к одному и тому же оружию, которое никто никогда не найдет, поскольку оно покоится на дне Сены. Единственное, что можно констатировать, – преступник убил Рамиреса из девятимиллиметрового оружия, и оно могло быть любой модели.
– А фотографии образца, найденного в подвале? На них же ясно видна марка «Speer» на моей гильзе, верно? Как же у тебя получилось?
– Я их уничтожил, а потом в нашем гараже переставил время в фотоаппарате, чтобы оно совпадало с указанным в протоколе, и сфотографировал гильзу «люгер» на нейтральном фоне, как сделал это в подвале. Проще простого.
Франк уселся рядом с подругой. Он чувствовал, что она на грани срыва, судя по ее большим синим глазам, устремленным на пакетик, как будто там содержался самый страшный вирус на планете.
– Все надежно похоронено, Люси. Тот факт, что сфотографированная и опечатанная гильза не «Speer», полностью выводит нас из-под подозрений. В твоем магазине десять патронов, все на месте. У Рамиреса техники сняли кучу отпечатков пальцев, и наших среди них точно нет, потому что мы были в перчатках. В тамошнем бардаке они не могли найти ничего интересного рядом с телом. Поисков посторонней ДНК не будет.
Люси разорвала пластиковый мешочек, достала гильзу и стала раз за разом перекатывать ее указательным пальцем правой руки по ладони левой, словно кошка, играющая кусочком сыра.
– У Рамиреса обнаружили странные вещи. Мешки с негашеной известью, следы крови повсюду, и на первом этаже, и на втором. Но не как на месте преступления, а… более осознанно, как будто кровь специально разливали у большинства входов и выходов. Утром начнут перекапывать его сад. Я почти уверен: что-нибудь там найдут. Не знаю, что Рамирес творил у себя в подвале, но там явно что-то нечисто. Ты убила не святого.
Люси еще помнила ярость Рамиреса, когда тот склонился над нею, чтобы задушить. Она повернулась к другу и обняла его:
– У него было холодное лицо, совсем не удивленное и не испуганное. Он даже ни о чем не спросил. Нет, он просто хотел видеть, как я умираю. Ты и представить не можешь, какие у него были глаза, Франк!
– Теперь это все в прошлом.
– Ты подставил себя под удар. И сделал это ради меня.
Шарко закрыл глаза и погладил ее по спине. Он окончательно выдохся, и морально, и физически.
– Я сделал это ради нашей семьи. Потому что мы такого не заслужили, понимаешь? Что бы ни случилось этой ночью… я все равно остаюсь отцом моих детей. А ты – их матерью, которая им нужна. Тайны – тяжелый груз, но виновность куда тяжелее, она хуже кислоты. И мы не позволим ей разъесть нашу семью.
Люси кивнула:
– Знаю… Так уж устроен человек.
– Я должен сказать тебе еще кое-что. Думаю, Рамирес был вчера в доме не один.
Люси отпрянула, потрясенная.
– Девушка была прикована к изголовью постели. Скорее всего, она смогла бесшумно сдвинуть кровать, добраться до ключа от наручников и бежать через окно – без оглядки, потому что она оставила свои чулки, лифчик и даже один башмак. Учитывая тип наручников и кровь на простынях, ей здорово досталось. Что она видела? Или слышала? Когда именно сбежала? Пока мы ничего не знаем. Бог знает где ее носит.
– Господи…
– Если она ничего не сказала и не обратилась в полицию, значит она боится, верно? Или сама повязана: она наверняка знала про кошку в клетке, та ведь мяукала как оглашенная. Я отслежу это дело и ничего не упущу. А ты поедешь на вскрытие с Николя. Быть ближе к телу, а не избегать его – вот лучшее решение.
Пусть Шарко и старел, и возраст отражался
