Оперативники начали пальбу, сестрички присоединились (по-македонски они стреляли не чета мне, сам покойный Ванче Михайлов позавидовал бы их умению). Но четыре лишних ствола в четырех умелых руках погоды не делали, слишком много эйратусов появилось разом: хоть разорвись, всех не перестреляешь. Густая толпа тоже не способствовала меткой стрельбе, закрывая те цели, что прорывались в нашу трехмерную реальность посреди зала, между рядами.
Среди оккультистов нарастала паника, выстрелы ее подстегнули. Люди рванули к дверям, опрокидывая ряды кресел и друг друга. Заодно сминали оперативников, пытавшихся их спасти.
Бодалин метнулся было со сцены, сбежал по ступеням – и вдруг остановился, не понимая, куда нужно спешить и что делать. Бруклинский хорек застыл у самой рампы, оцепенел, превратился в статую, в аллегорическую фигуру «Ужас и изумление». А внизу, под сценой, сквозь обезумевшую толпу проталкивался человек во фраке – очевидно, победитель, стремящийся, невзирая ни на что, получить свой законный Гран-при.
В какофонии из выстрелов и панических воплей появился новый звук, становившийся все громче, – резкий свист, издаваемый «соплами». Многих эйратусов расстреляли в момент начальной адаптации, но еще большему числу удалось «встать на крыло». И они начали чертить воздух во всех направлениях, то и дело впадая в двухмерность и превращаясь в беспощадные орудия убийства.
Бруклинский оккультист, так и стоявший на сцене, стал одной из первых жертв. Причем не эйратуса, выпавшего из Гран-при, тот был расстрелян почти сразу. Тварь, доставшая заморского хомяка, появилась за кулисами, никем не замеченная, и оттуда начала свой смертоносный полет.
Бодалин машинально подхватил какой-то предмет, запрыгавший по ступеням лестницы, ведущей на сцену. И тут же сунул его в руки оккультисту-победителю, чью минуту славы так гнусно испохабили. А тот лишь пару секунд спустя сообразил, что держит в руках не вожделенный Гран-при, а голову бруклинца на косо срезанном обрубке шеи.
Он заорал, отшвырнул «награду», измарав кровью белоснежную манишку. И тоже бросился к выходу.
На беду, три из четырех широких двустворчатых дверей оказались запертыми. А у четвертой открывалась лишь одна створка. В результате там возник затор, оккультисты толкались, мешали выходить друг другу. Их гораздо больше напугала пальба, чем мечущиеся по залу непонятные шары. Публика спешила покинуть опасное помещение, не подозревая, что летучих убийц ни двери, ни стены не остановят, даже на лишний миг не задержат…
По словам Хуммеля, взрослые эйратусы имели относительно развитый мозг. У их детенышей (или уменьшенных копий?), оказавшихся в киноконцертном зале, тоже, как выразилась Ихти, «соображалка фурычила». После первых хаотичных метаний и, по сути, случайных убийств, головоногие летуны собрались под потолком словно бы на военный совет.
Стрельба к тому времени поутихла. Одни стрелки были сбиты с ног в толчее, у других закончились патроны в пистолетах. В заманчивую неподвижную мишень полетели лишь три или четыре пули. Да и длился «совет» какое-то мгновение: эйратусы с резким свистом устремились по наклонной, прямиком на густую толпу у выхода.
Импи в тот момент лихорадочно вставляла в «Стриж» новый магазин. И сообразила, что настоящая целенаправленная бойня начнется только сейчас.
И… все закончилось.
Свист стал тише, синхронный полет стаи нарушился. Эйратусы вновь заметались хаотично и бестолково, к тому же стремительно уменьшаясь в размерах, – точь-в-точь проколотые воздушные шарики.
Что-то с сырым чмокающим звуком шлепнулось у ног Импи. Она увидела существо с кулак размером, беспомощно шевелящее щупальцами. Вскинула вновь заряженный «Стриж», но передумала – подошвой впечатала тварь в пол.
Импи не знала, что этот ее удар стал возможен благодаря удару другому – уничтожившему желтый октаэдр и едва не расколовшему голову кархародона. О том, что владелец головы угодил после этого в серьезный переплет, не знала тоже.
* * *В Древней Греции его называли Протеем и изображали в виде человекообразной фигуры, имевшей вместо ног два хвоста, смахивающих и на рыбьи, и на змеиные одновременно. Впрочем, античные греки считали, что Протей может принимать самые разные обличья.
Коренные жители Гавайских островов знали его как Тангароа и этим же именем с теми или иными отличиями в произношении – Танароа, Таароа – называли аборигены многих других архипелагов Тихого океана.
Гавайцы и прочие островитяне полагали Тангароа осьминогом невообразимых размеров, имеющим избыточное количество щупальцев, но признавали, что он способен прикинуться кем угодно, хоть прекрасной девушкой, встреченной на морском берегу.
Правы были и греки, и гавайцы с полинезийцами, но поскольку хозяин цитадели материализовался в своей берлоге в «гавайском» облике (разумеется, не прекрасной девушки), буду впредь именовать его Тангароа, или просто Ро.
В циклопической подводной пещере сразу стало тесновато. Потоки вытесненной воды устремились наружу сквозь туннели, дыры, щели между камнями… А вместе с ними попытался ускользнуть и я.
Нельзя сказать, что моя попытка изначально была обречена на провал. Надмировые Силы обладают неимоверной мощью, они способны создавать Миры и сокрушать их, но когда заявляются в Мир (даже созданный их собственной волей) в телесной оболочке, вынуждены подчиняться физическим законам, которые сами же и установили. А значит, становятся отнюдь не всемогущи и даже уязвимы. Отсюда происходит стремление к телесным воплощениям огромных размеров и физической мощи, и многочисленные армии охранников, и неприступные крепости в укромных местах, служащие штаб-квартирами Сил…
Но уязвим он сейчас или нет, мне тягаться с Тангароа – все равно, что мухе вступить в поединок с человеком. Лучшее, что может предпринять муха в такой дуэли, – увернуться от удара мухобойкой и быстро-быстро смыться. Свести поединок к ничьей, пока в ход не пошел какой-нибудь репеллент…
Примерно в таком духе я и действовал. Попытался ускользнуть в ближайший из туннелей, куда этой оболочке старика Ро хода не было.
Возможно, и удалось бы… Но я находился не в лучшей форме после столкновения с кристаллом. И прорыв через созданную медузой сеть тоже до сих пор давал о себе знать… Мышцы реагировали на команды мозга заторможенно и вяло, двигался я с недопустимой медлительностью.
Щупальце захлестнулось вокруг тела – один виток, второй, третий – и поволокло назад. Попался…
Сдавило меня так, что твердые костные ребра давно бы треснули, а любое дышащее легкими существо не смогло бы сделать ни вдоха и начало бы задыхаться. Мой упругий хрящевой скелет пока держался, а дышал я жабрами…
Щупальце тянуло меня прямиком к ротовому отверстию… нет, к двум отверстиям, расположенным одно над другим! Я понял, что не так давно встречался с Тангароа. Он и был тем «пельменем» – решил зачем-то прогуляться в соседний Мир, едва ли целенаправленно подстерегал там джампер…
Таскать в себе собственную личную «червоточину», да еще уметь самому через нее проходить, – для Сил вполне заурядное дело, они и не на такое способны.
Эх, как-нибудь бы мне выскользнуть из тугих объятий, отлепиться от присосок, да повторить недавний трюк Толстого,
