По правде говоря, это место не слишком–то напоминало лагерь. В отличие от ворданайских биваков, здесь напрочь отсутствовали ровные ряды палаток. Тюфяки и одеяла валялись повсюду в беспорядке, перемежаясь с самодельными навесами из растянутого на шестах полотна. Везде были разбросаны остатки имущества, которое сопровождает всякую армию в походе: бесхозное либо пришедшее в негодность оружие, мешки с мукой и фруктами, кости и хрящи забитого скота, разнообразная одежда, брошенная за ненужностью, перед тем как войско двинулось в последний бой.
Почти все, подверженное горению, почернело от копоти, и то здесь, то там до сих пор курились крупные угли, источая удушливый черный дым. Скоро совсем стемнело, и видимость съежилась до пределов круга света, который отбрасывали факелы. Ворданаи шли молча, и то один, то другой предмет возникал из небытия перед ними и вновь погружался в небытие, когда они проходили мимо, — точь-в- точь обломки кораблекрушения вокруг судна, идущего с поднятыми парусами.
Винтер едва разглядела первый труп, обугленный до черноты, свернувшийся клубком на испепеленных остатках тюфяка. Один только череп и говорил о том, что этот бесформенный комок прежде был человеческой плотью. Следующим оказался труп человека в лохмотьях, простертый ничком и залитый алой кровью из десятка ран в спине. За ним валялся на земле воин, до сих пор сжимавший в руке копье, часть его головы снесло ядром. Далее, оказавшись уже в середине лагеря, Винтер и ее спутники натыкались на мертвецов на каждом шагу и в конце концов вынуждены были ступать крайне осторожно, чтобы не споткнуться о чью–то торчащую руку или не раздавить ногой растопыренные мертвые пальцы.
Не сразу Винтер с содроганием осознала, что среди убитых есть и женщины. Иные, в нищенских лохмотьях, скорченные, зажавшие перед смертью рану, которая лишила их жизни, почти не отличались от мужчин; но в глубине лагеря сопротивление хандараев, очевидно, ослабло, и у победителей нашлось время на развлечения иного сорта. Солдаты миновали труп женщины, раздетой донага и распятой; горло ее было перерезано от уха до уха, и кровавая рана зияла чудовищной ухмылкой. В другом месте свет факела выхватил из темноты бледные ягодицы трех женщин, уложенных в ряд, с задранными до подмышек платьями. Возле них лежал седобородый старик, убитый пулей в грудь.
Одна картина сменялась другой. Винтер хотелось закричать, срывая голос, но она не смела дать волю чувствам. В густом дыму невозможно было определить направление, и ей оставалось только вести своих людей прямо и молиться, чтобы они наконец выбрались из дымовой завесы. В зыбких отсветах факелов Винтер всматривалась в лица спутников. Фолсом, шедший позади нее, казался каменным изваянием, зато у Бобби глаза округлились на пол–лица. Когда они только наткнулись на первый труп, паренек шарахнулся от него и с каждой последующей находкой норовил держаться поближе к Винтер. Она ощупью отыскала в темноте его руку и осторожно пожала ее. Девушка не была уверена, что подобный жест можно счесть мужским, но Бобби переплел свои пальцы с ее и со всей силы сжал ладонь.
Ей очень хотелось сделать нечто странное — объяснить, как–то оправдать то, что произошло. Это война. Так всегда бывает. После боя, когда кровь еще горяча, мужчины совершают то, что в иное время им бы в голову не пришло. Винтер не смогла произнести это вслух, потому что у нее перехватило горло; и в горящем лагере хандараев царила тишина, которая бывает только в церкви, — тяжелая, ненарушимая тишина.
Было ли разорение лагеря делом рук ветеранов Первого колониального и какое участие в нем приняли новобранцы? С тягостным чувством Винтер думала, что знает ответ на этот вопрос. Варус, прежний командир полка, не одобрял насилия и мародерства, когда они совершались у него на глазах, однако и не стремился предотвратить то, что происходило за пределами его зрения. И когда какое–нибудь селение подозревалось в укрывательстве бандитов или бунтовщиков…
Винтер и ее спутники были не единственными живыми людьми в лагере, хотя до сих пор на свет их факелов не выбрело из темноты ни одного человека. Кое–где в густом дыму двигались пятнышки света, приплясывали и качались среди медленно догорающего пламени, словно блуждающие огни на болотах. В одиночку либо по двое или трое люди с факелами бродили по руинам лагеря. В поисках добычи, скорее всего, хотя Винтер до сих пор не попалось на глаза ничего мало–мальски ценного. Время от времени она слышала грубые голоса, перекликавшиеся друг с другом под треск и шипение огня.
Казалось, целую вечность они так и шли, не обменявшись ни единым словом, и даже вскрики раненых солдат на носилках звучали приглушенно. Когда Винтер различила тихий мучительный стон, она решила вначале, что его издал один из раненых, — однако вслед за ним послышались шипение и негромкое ругательство. Винтер остановилась и подняла руку, призывая остальных последовать ее примеру.
Бобби судорожно стиснул ее ладонь, но тут же разжал пальцы.
— Сэр, что случилось? — спросил паренек.
— Я кое–что слышал, — отозвалась Винтер. — Здесь, поблизости, есть кто–то живой.
Солдаты обменялись взглядами. Белобрысый юнец, один из тех, что несли носилки, заговорил первым.
— Это точно? — спросил он.
— Я тоже слышал, — пророкотал Фолсом и добавил, ткнув пальцем в сторону: — Вон там.
Белобрысый солдат оглянулся на товарищей и пожал плечами:
— И что с того? Наверняка же какой–нибудь серомордый.
— Или один из наших, — солгала Винтер. Проклятие, которое она расслышала, было произнесено по–хандарайски. — Мы не можем бросить его на произвол судьбы. Она окинула испытующим взглядом лица солдат и быстро приняла решение. — Идите дальше. Наш лагерь должен быть уже недалеко. Если мы разыщем этого беднягу, капралы Форестер и Фолсом помогут мне его нести.
Солдат кивнул. Другой рядовой зажег запасной факел и вручил его Фолсому. Солдаты, тащившие носилки, и их сопровождающие двинулись вперед. Винтер с капралами остались одни.
Бобби, явно стараясь овладеть собой, перебросил мушкет в другую руку и потряс онемевшими пальцами, которыми чересчур сильно сжимал оружие. Затем он несколько раз глубоко вздохнул, а когда повернулся к Винтер, на лице его читалась крайняя решимость. Винтер обнаружила, что ее уважение к этому пареньку значительно возросло. Он явно
