— Полковник намеревается арестовать Адрехта.
Фиц даже бровью не повел.
— На каком основании, сэр?
— Невыполнение служебного долга. Я выпросил у полковника разрешение самому известить об этом Адрехта.
— Это великодушный поступок, сэр.
— Да, но теперь мне предстоит обо всем ему сообщить. — Маркус поморщился. — Я не уверен, что сумею это сделать.
Фиц дипломатично промолчал.
— На самом деле он не виноват, — проговорил Маркус. — Точнее, виноват, конечно, но отчасти, и… — Он осекся, помотал головой.
— Быть может, если вы еще раз поговорите с полковником, он согласится как–то смягчить наказание?
— Нет, — сказал Маркус. — Он хочет преподать урок. — Капитан поколебался, но все же добавил: — Полковник вел речь о том, чтобы передать командование четвертым батальоном тебе.
Лицо лейтенанта совершенно не переменилось.
— Понятно.
Маркус с интересом глянул на него:
— Ты хотел бы командовать батальоном?
— Сэр, это назначение, безусловно, продвинуло бы меня по служебной лестнице. И все же я беспокоился бы о том, как в мое отсутствие идут дела в первом батальоне. При том что вы проводите столько времени в обществе полковника…
Это была чистая правда. Фиц и так уже практически командовал батальоном.
Маркус оттолкнулся от камня и встал.
— Мне нужно поговорить с остальными. Ты не мог бы отыскать Вала и Мора и сообщить, что на закате я буду ждать их обоих в своей палатке? Но только смотри, никому ни слова о том, зачем я их зову.
— Безусловно, сэр. — Фиц четко отдал честь.
Обратная дорога в лагерь показалась Маркусу намного длиннее, да и время, оставшееся до заката, тянулось невыносимо медленно. Он занялся сверкой и утверждением батальонных счетов, описей казенного имущества, разбирал списки больных и донесения о потерях — причем это была лишь вершина бумажной горы, которая громоздилась на его походном столе. Маркус не решался даже задуматься о том, что подстерегает его в подножии. К тому времени, когда он наконец оторвался от работы и увидел, что горизонт окрасился закатным багрянцем, правая рука у него онемела и ныла, а пальцы были густо забрызганы чернилами.
Мор явился первым, багровый от долгого пребывания на солнце и притом в отвратительном настроении. Прежде чем Маркус успел вымолвить хоть слово, он сбросил мундир, швырнул его в угол палатки и ожесточенно подергал воротничок.
— Сущие дети, — проговорил он. — И не просто дети — маменькины сынки. Сделаешь им замечание, а они таращатся на тебя так, словно вот–вот ударятся в слезы. Не знаю, где только полковник выкопал этакое добро.
— Ты о новобранцах? — уточнил Маркус.
— К рядовым у меня претензий нет. Проблема в лейтенантах. — Мор дважды прошелся по палатке из конца в конец, а затем пнул свой мундир. — Сборище чванливых самодовольных бумажных солдатиков! Ни один пороха не нюхал, вчера перед боем они чуть ли не надули в штаны от страха, а сегодня все как один возомнили себя Фарусами Завоевателями! — Мор помотал головой. — Твои хоть получше? Не желаешь махнуться?
Маркус помотал головой, чувствуя угрызения совести. Своих ротных командиров — не считая ветеранов, конечно, — он едва знал в лицо. Время, которое Маркусу следовало бы проводить с ними, единолично присвоил Янус.
— В следующий раз, — сказал Мор, — я сам проведу занятия по строевой. Чем трепаться друг с другом, пускай эти сопляки хорошенько наглотаются пыли. Может, хоть это их чему–нибудь научит. — Он протяжно выдохнул. — У тебя найдется выпить?
— Не сейчас, — ответил Маркус. — У нас неприятности.
— А то я не знаю! Потому и спросил насчет выпивки. — Мор плюхнулся на пол возле походного стола. — Так в чем дело–то?
— Сначала нужно дождаться… а, вот и он.
Вал откинул полог палатки и шагнул внутрь, моргая от света лампы.
— Маркус, Мор, — учтиво приветствовал он сослуживцев. — Мне показалось, что Фиц взволнован, и я поспешил прийти.
— Взволнован? — переспросил Мор. — Да он не знает, что такое волноваться!
— Я имею в виду — по сравнению с его обычным поведением, — пояснил Вал.
— Садись, — сказал Маркус. — Нам надо поговорить.
— Вот теперь уже я начинаю волноваться, — усмехаясь, заметил Мор.
— Учитывая, кто здесь собрался, — произнес Вал, — я, кажется, знаю, о чем пойдет разговор. Ты собрал нас из–за Адрехта, верно?
— Верно, — признал Маркус. — Полковник недоволен тем, что произошло с лагерем искупителей.
— Ба! — воскликнул Мор. — Согласен, дельце некрасивое, но эти поганцы получили по заслугам.
— По заслугам? — эхом отозвался Маркус. — Они спасались бегством. В лагере были женщины…
— Женщины, которые отправились в поход за действующей армией. — Мор пренебрежительно махнул рукой. — Останься они в Эш–Катарионе, с ними бы ничего не случилось. Да и незачем было спасаться бегством. Мы давали им возможность сдаться в плен.
— И однако, резне не может быть оправдания, — натянуто заметил Вал. — Законы цивилизованного ведения военных действий…
— А что, искупители подписали Конвенцию пятьдесят восьмого года? Не припомню такого. Между прочим, они едят пленных.
— Это всего лишь слухи, — возразил Вал.
— Как бы там ни было, — перебил их Маркус, повысив голос, — крайним в этой истории оказался Адрехт. Полковник сообщил мне, что хочет его арестовать.
— Арестовать? — потрясенно переспросил Вал. — За что?
— За невыполнение служебного долга, — пожал плечами Маркус. — Не знаю, примет ли такое обвинение военно–полевой суд, но Адрехту до конца кампании придется сидеть в кутузке — исключительно по распоряжению полковника.
— А кто примет четвертый батальон? — спросил Мор.
— Фиц, — ответил Маркус, морщась от кислого привкуса во рту. — Во всяком случае, полковник намекнул на такую возможность.
— Давно пора, — сказал Мор.
Вал пропустил его реплику мимо ушей и повернулся к Маркусу.
— Что будем делать?
— Я хотел вначале поговорить с вами обоими, — ответил Маркус. — Нам нужно будет вместе решить…
— Что решить? — перебил Мор. — Решение–то вроде бы уже принято.
— Нам нужно будет решить, собираемся ли мы
