Сколько раз Поляша первой выскальзывала из сонных комнат, чтобы начать день у теплого коровьего бока? Сколько плошек зерна склевали куры с ее ладоней? Но все это кануло в кровавое небытие. На смену пришли лебединое тело да холодные объятия озерных сестер.
Она не тосковала. Нельзя жалеть ушедшее безвозвратно. Но в миг, когда дом осветило утреннее солнце, Поляша вдруг поняла, что человеческое в ней до сих пор отчаянно противится лебединому. Она бы заплакала, по-бабьи жалея себя, но по ступеням крутой лестницы скользнула знакомая тень.
Девка шагала от дома, прижимая левую руку к груди, а правой размахивая, словно пыталась взлететь, но была подбита на одно крыло.
— Давай-давай, милая! — взмолилась Поляша. — Ну, чуток еще!
Дом молчал, солнце светило, со стороны леса доносился тихий шепот листвы. Слишком спокойно для утра после кровавой ночи. По рукам Полины пробежали мурашки, встали дыбом тонкие волоски.
— Ну же! — крикнула она. — Беги!
Девка услышала ее, сбилась с быстрого шага, перешла на бег, то вырываясь вперед, то путаясь ногами в траве.
— Беги! — Поля ударилась о прозрачную стену, но не почувствовала боли. — Беги же! — Голос ее сорвался. — Беги… — Это она уже прохрипела, обреченно сползая вниз.
На крыльце мелькнула еще одна тень. Плечистая, рослая, большая. За мгновение преследователь догнал девку, схватил ее за руку и рванул на себя. Та слабо затрепыхалась, но куда было ей справиться со зверем? Зверенком, волчонком. Хозяином.
— Беги же, глупая… — выдохнула Поля, пряча лицо в ладонях.
Она слышала звуки борьбы: как рычит тот, кто сильнее, как жалобно вскрикивает та, что беспомощнее.
— Отдай, отдай, пожалуйста! — канючила она.
— Зачем оно тебе? Говори!
Голос, глухой и опасный, совсем чужой — так и не поймешь, что принадлежит он мальчику, который умел заливаться пылающим жаром, если знать, как прикасаться к нему, знать, где.
— Мне нужно! Ну, мелочь же? Отдай! — Девка не сдавалась, все боролась, шипя от боли в руках, которые так безжалостно выкручивал Дема.
Поляша видела это через сцепленные пальцы, словно сквозь решетку клетки. Девка раскраснелась, Демьян оставался спокойным, только сводил густые брови да крепче сжимал пальцы на тонких запястьях беглянки.
— Откуда знаешь ворожбу эту? Говори!
Откуда сам он ведал о тайном обряде возвращения отданного, если знание это было даровано Полине в миг, когда она обернулась берегиней? Уж не Хозяин ли просыпался в нем, делясь мудростью векового леса? Поляша бросила на Демьяна быстрый взгляд и тут же отвела глаза в страхе, что тот почует. Но зверь был слишком занят добычей.
— Ничего я не знаю! Отпусти! Больно же! — Девка дернулась изо всех сил, Демьян рванул ее к себе, выворачивая руку под страшным углом.
Крик разнесся над поляной.
— Говори!
Дема склонил девку к земле, навис над ней, оскалился.
— Говори!
Послышался хруст, девка уже плакала, по ее бледному лицу текли крупные слезы, но глаза смотрели на мучителя с холодной ненавистью.
— В трясину иди, пес шелудивый! — процедила она и плюнула ему в лицо. — Мое это. Мое.
От удивления Дема ослабил хватку. Девка дернулась, но вырваться не сумела, только растянулась на траве.
— Уже и ругаешься как здешняя? Только из дурки сбежала, а гляди-ка, корнями проросла. — Он схватил тонкий подбородок, заставляя ее смотреть ему в глаза. — Говори, откуда ты и кто.
— Я не знаю. — Ответ вышел сиплым. — Отпусти…
— Не верю. — Дема покачал головой, Поляша успела разглядеть, как потемнело от гнева его лицо. — Ничему не верю. Говори.
— Я правда не знаю. Ничего не помню. — Девка попыталась отстраниться, но грубые пальцы сжимали все сильнее. — Очнулась в лесу, потом опять провал, потом очнулась в доме. И все понеслось. — Слезы потекли ручьем. — Знала бы — рассказала. Отпусти меня, пожалуйста, я уйти хочу. Обещал же!
— И куда ты так рвешься? В лес? В самую чащу без дороги? Голая и босиком?
Девка тяжело сглотнула, будто только сейчас поняла, что и правда лежит перед ним, пряча тело в разодранную рубаху. Поляша видела, как нежно белеют в траве ее бедра, как левая грудь выглядывает из порванного ворота. И глубокую рану — воспаленную, грязную — она тоже видела. Девка ни за что бы не смогла осилить путь до дома. Ни одна, ни с лебединой помощью.
— Отпусти… — всхлипнула она. — Ничего не помню… Лучше там сдохнуть, чем в киселе этом… Отпусти…
Лицо ее некрасиво сморщилось, она обхватила ладонями руку Демьяна и попыталась оторвать ее от своего лица. Зверь смотрел на нее с брезгливостью. Еще немного — и раздавит, как жучка.
— А деревяшка тебе на что, бедная ты, несчастная? — прорычал он, стискивая пальцы, под которыми уже разливалась краснота — предвестница синевы.
Поляша сжалась, ожидая, что правда сейчас выйдет наружу. И тогда Хозяин бросит одну добычу, чтобы ринуться к другой. Что еще оставалось девке? Вот сейчас она расскажет про их уговор. Вот сейчас…
— Нужна… — прохрипела несчастная и закрыла глаза.
Демьян зарычал, потянул девку вверх, та слабо дернулась, но подняться не сумела, лишь вытянула шею и запрокинула голову. Еще немного — и натянутые позвонки бы не выдержали. Поляша представила, как забьется в последних судорогах несчастная беглянка, как наполнится рот ее пеной, как она обмякнет и замрет.
— Кто сказал тебе о ворожбе? Кто? — в последний раз спросил Демьян. Рык его перестал походить на голос.
В ответ девка распахнула глаза. Воздух стал прозрачным, его наполнил звон ранней капели. Запахло промерзшей оживающей корой. Где-то далеко затянул первую песню свиристель. Хрустальный свет, льющийся между голыми ветками, потоком хлынул из глаз пришлой девки, сумасшедшей беглянки без памяти и рода.
Но Демьян продолжал скалиться, не видя ничего дальше своего волчьего носа. Полина поднялась с земли. Мертвое тело била дрожь.
— Это я. Я рассказала ей. Отпусти, зверенок. Я это.
Демьян тут же разжал пальцы. Девка упала на землю с глухим стуком и больше не шевелилась. Застыли и они — берегиня да лесовой.
— Мне он нужен, листочек этот, отдай… — попросила
