Ты точно знаешь, что твоя мать умерла. Но она жива и держит на руках новорожденного братика. Ты боишься посмотреть на него, потому что из-за этого он начнет кричать. Все новорожденные, когда их рассматривают, начинают кричать.
Но постепенно, с годами, крик стал чем-то иным: книгами, которые, по словам матери, тебе еще рано читать; одеждой, в которой, по словам матери, ты выглядишь мужеподобно; свиданиями, с которых ты идешь домой; героем твоей курсовой «Томас Мальтус, незаслуженно забытый ученый»; добрачным дискурсом о нецелесообразности раннего материнства…
И в конце концов он превратился в тягу к ведьминым шляпам.
Окно мансарды снова превратилось в экран телевизора, а полузабытый летний день поблек и растаял. Крик окончательно стих, его сменил другой звук. Мелани выпрямилась в кресле. Кто-то стучал в кухонную дверь, негромко и размеренно…
— Так-так, — сказал мистер Михельсон, принюхиваясь через сетку ко все еще витающему в воздухе аромату отвара № 3. — Вижу, книга, которую я вам послал, успешно доставлена.
— Вы… вы меня видите? — спросила Мелани.
— Прекрасно вижу… Вы впустите меня в дом?
— Нет.
Мелани принесла из шкафа метлу, взяла с кухонного стола «Справочник ведьмы» и приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы просунуть в щель эти предметы.
— Я передумала, — сказала она. — Я не хочу быть ведьмой.
— Отлично! — Мистер Михельсон достал белоснежный платочек и промокнул розовый лоб. — Но вы заставили меня поволноваться. То, как вы летали ночью… я уж было решил, что вы пропащая душа. А больше того боялся, что даже противоядие не освободит вас. В таком случае мне пришлось бы настаивать на подписании контракта. На сей счет я связан джентльменским соглашением с моим могущественным оппонентом. Когда я использую его приемы — а в вашем случае это был единственный вариант — я должен передавать ему души, которые не способен реабилитировать. И наоборот.
— Ваш могущественный оппонент?
— Да-да. Я уверен, вы о нем слышали. Давным-давно из-за него у моего отца были большие проблемы. Уж пришлось ему с ним повозиться. Что ж… — Мистер Михельсон сунул книгу под мышку и взял в руку метлу. — Думаю, теперь с этим почти покончено.
Он спустился по ступенькам и пошел к дороге. Мелани тихо шмыгнула на крыльцо и следила за ним. Тут она, наконец, поняла, что странного было в его горбе. Это не один горб, а два — по одному за каждым плечом…
— Стойте! — крикнула она.
Мистер Михельсон повернулся:
— Да?
— Могу я… как-то отблагодарить вас?
Голубые глаза чудесного гостя, казалось, заискрились.
— Вообще-то, можете, — сказал он, — если первенец будет мальчик…
Он дошел до дороги и уселся в свой синий форд. Мелани не могла оторвать глаз от гостя, ее лицо горело.
Перед тем, как завести машину, Архангел опустил стекло и высунулся наружу.
— Назовите его Майклом — в честь меня, — сказал он.
ВСЕЛЕННЫЕ
Перевод Сергей Гонтарев
В роскошном павильоне звучат голоса гостей, шумит вечеринка. Небольшой пруд возле павильона как будто ворует звезды с неба. Я — почетный гость, меня окружают поклонницы, а я слушаю девушку, с которой только что танцевал. Она похожа на изящную вазу с подсолнухами: подсолнухи — ее волосы, васильковая синева вазы — ее платье, нежно мерцающее в пульсирующем свете. Она перескакивает с темы на тему — погода, новости, книга, которую хочет прочесть, — а я слушаю ее голос, и он взлетает над гулом, заполняющим помещение. Как будто она — единственная в распустившемся вокруг меня цветнике дев.
Все это для меня как чудо: танец, ночь, девушка-подсолнух. Я как тот герой из рассказа Скотта Фицджеральда, который много лет пил, не просыхая, а потом, протрезвев, увидел город новыми глазами. Мир сильно изменился с тех пор, как я его покинул. И теперь все, что я вижу, очаровывает меня. Переливчатый голос девушки-подсолнуха вселяет надежду, он — как песня, которую я часто слышал среди звезд.
Вдруг переливы обрываются, и девушка спрашивает:
— Это все в вашу честь?
— Отчасти да, — киваю я.
Прерванная песня ее голоса создает круговорот, и я вращаюсь в нем, а возле моего локтя снова возникает черная дыра — тусклый, медленно растущий диск с черным глазом в центре. И мы падаем в него, увлекаемые адским приливом, — я, Уитерс, Баннистер, звездолет. Уитерс сходит с ума у меня на глазах. Он сидит, сгорбившись в углу модуля, прижимая ноги к груди негнущимися руками, и смотрит, смотрит, смотрит перед собой. Баннистер, обезумевший от паники, натягивает скафандр и, прежде чем я успеваю среагировать, бросается за борт.
Дальше я ничего не помню.
— Знаешь, — говорю я девушке-подсолнуху, которую зовут Вереника, — проблема в том, что я не все помню. Иногда мне кажется, что я не вырвал судно из объятий гравитации и мы ушли за горизонт событий. Каким-то образом миновав сингулярность, мы вывалились в другой Вселенной, так похожей на нашу. Эти мысли мучили меня весь путь к Земле. И, что хуже всего, обсудить это было не с кем, потому что Баннистер погиб, а живой Уитерс был ничем не лучше мертвеца, и он умер бы, не корми я его насильно.
— Но теперь-то все в порядке? — спрашивает девушка-подсолнух. — Теперь вы уверены, что не провалились в черную дыру?
— Не совсем, — отвечаю я. — И с каждой минутой моя неуверенность растет.
Оркестр на сверкающем помосте, возвышающемся над танцполом, начинает играть старый вальс. Штраус возрожденный. Я оказываюсь на площадке, девушка-подсолнух в моих объятиях. Мы кружимся под вальс «Жизнь артиста», и музыка становится черной дырой, которая затягивает меня в незнакомое прошлое.
Девушка-подсолнух говорит:
— Я рада, что пришла, хоть и не собиралась.
Я шепчу ей в волосы:
— Я тоже рад.
Вечеринку организовал сенатор Марк Гренобль. Все гости — состоятельные люди, один я нищий. Правда, уже не совсем. Меня пригласили из-за моих черных крыльев. Я с удовольствием принял приглашение. Я очарован богатыми, как когда-то Скотт Фицджеральд.
Девушка-подсолнечник рассказывает мне, что живет на горе. Должно быть, это ее собственная гора, потому что, когда вальс заканчивается, она говорит:
— Моя гора выше трех километров. Но сейчас временно я живу не там, а в гостинице в Саскуэханне. Это недалеко отсюда.
Когда вечеринка заканчивается, я напрашиваюсь посмотреть, где она живет. Она прощается с подругами и идет со мной. Мы въезжаем на полукруглый гостиничный двор, она поворачивается ко мне и говорит:
— Ты должен посмотреть мою
