как очень в меня влюблен, и в конце концов заточит меня в какой-нибудь монастырь, а это было бы ужасно.
Последнее замечание снова вызвало дружный смех.
– До тех пор, пока вы действительно будете жить только в свое удовольствие, великая княжна, – взял затем слово Миних, – я обещаю вам, что никто не посмеет вас потревожить.
– Но Бирон, похоже, что-то затевает, – воскликнула Елизавета, – вы, герцогиня, тоже должны быть начеку.
– Мы все начеку, – с тонкой усмешкой ответил Миних, – положитесь на нас и спите себе спокойно. Я стою на страже за всех.
7
Государственный переворот
Был ранний вечер восьмого ноября тысяча семьсот сорокового года, вечер того дня, когда Бирон должен был получить ответ прекрасной Елизаветы; буря неистово завывала в дымоходах и сотрясала оконные рамы. Елизавета сидела у камина в своем уютном маленьком будуаре, на скамеечке у ее ног поместился Шувалов и читал ей вслух какой-то французский роман, когда в комнату стремительно вошел Лесток.
– Начинается, – пробормотал он, едва успев переступить порог, – Миних сейчас находится в казарме полка Преображенской гвардии и старается склонить его к участию в своем отчаянном предприятии. Бьюсь об заклад, что сегодня ночью мы станем очевидцами некоторых событий.
– Это очень кстати, – ответила Елизавета, намеренно и с безжалостным кокетством держа пухлые руки на плечах Шувалова. – Если победит Миних, тогда мы будем в совершенной безопасности, если же одолеть своих противников удастся Бирону, то завтра у меня будет еще достаточно времени вынести решение в его пользу.
– Вы думаете об этом? – запинаясь, пролепетал испуганный обожатель.
– Разумеется, и очень серьезно, – ответила Елизавета. – Бирон красивый мужчина, да и корона тоже чего-то стоит.
– Вы жестоки...
– Лишь умна, мой дорогой Шувалов, – улыбнулась великая княжна. – Однако с чем это к нам идут? – Она увидела испуганную госпожу Курякову, входившую в комнату.
– Дворец оцеплен солдатами, – прошептала придворная дама, – у входа стоит офицер, который желает говорить с вашим императорским высочеством.
– Ну, так пригласите его, – ответила Елизавета, которой ни на миг не изменило ее спокойствие.
Через несколько мгновений офицер уже стоял перед ней и по-военному отдавал честь.
– Меня прислал генерал Миних, ваше императорское высочество, – начал он, – я поступаю в ваше распоряжение. Назревают серьезные события, и генерал чувствовал бы себя весьма неспокойно, если бы оставил ваше высочество без охраны.
– Я очень обязана генералу за заботу, – промолвила Елизавета с неподражаемым достоинством, – и целиком полагаюсь на вас, господин капитан. Я немедленно побеспокоюсь о том, чтобы у вас и ваших людей ни в чем не было недостатка, а через некоторое время лично проверю посты.
Когда офицер покинул будуар, она с улыбкой повернулась к присутствующим:
– Итак, меня заключили под стражу, – сказала она, – под предлогом моей же sauve garde[31], как вам это нравится.
– Миних и в самом деле очень предусмотрительный человек, – засмеялся Шувалов.
После этого Елизавета отдала необходимые распоряжения как угостить солдат и спустя час действительно появилась в импровизированном караульном помещении, чтобы доверительно поболтать с гренадерами о том о сем и выпить за их здоровье; затем в сопровождении офицера и двух солдат с факелами она совершила обход постов, милостиво заверив капитана, что полностью удовлетворена его результатами.
– Ваше высочество может спать спокойно, – галантно ответил тот.
– Что я и сделаю. Всего хорошего!
Вскоре под прикрытием ночи ко дворцу регента, обвязав соломой обувь, бесшумно и быстро начали стекаться колонны гвардейцев Преображенского полка во главе с генералом Минихом. Дворец был окружен, караул, состоящий из подразделений этого же полка, не оказал сопротивления. Дворец бескровно был захвачен Минихом.
Герцог проснулся только тогда, когда Миних уже стоял у его постели.
– Вы здесь, генерал? – удивленно спросил он, одновременно увидев примкнутые штыки гренадеров, и только теперь осознал опасность, в которой оказался.
Он вскочил на ноги и хотел было схватиться за шпагу, намереваясь защищаться, но один из офицеров опередил его и овладел ею.
– Вы мой пленник, герцог, – с холодным военным спокойствием произнес Миних.
– По какому праву, генерал? Вы отдаете себе отчет в том, что вы мятежник? – крикнул Бирон.
– Мне случилось оказаться свидетелем сцены, которой вы обязаны своим саном, – ответил Миних, – поэтому избавьте меня от своих апелляций. Я арестовываю вас именем соправительницы Анны Брауншвейгской.
Герцог презрительно усмехнулся.
– Вот, стало быть, как выражается ваша преданность и благодарность, в коих вы неоднократно заверяли, – пробормотал он.
– Совершенно верно, это мое «спасибо» за верховное командование армией и флотом, – парировал Миних с пренебрежительным сарказмом.
Бирону дали ровно столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы одеться и закутаться в дорожную шубу, затем гренадеры окружили его, и он пленником покинул дворец, в котором еще совсем недавно безраздельно господствовал. Сначала его доставили в форт Адмиралтейства, а уже спустя час сани, под конвоем казаков, уносили его по дороге в Шлиссельбургскую крепость, в то время как герцогиня Брауншвейгская[32] со своим супругом и сыном Иваном Шестым въезжала в царский дворец.
Тирана так ненавидели, что никто не поднялся на его защиту, и государственный переворот, стоивший ему господства и свободы, был осуществлен без единого выстрела и совершенно бескровно.
Наутро Петербург и Россия к своему изумлению проснулись при новом правительстве. Анна, герцогиня Брауншвейгская, объявила себя соправительницей, своего мужа Антона Ульриха Брауншвейгского назначила командующим войсками, а Миниха – своим первым министром.
Но в недрах власти уже начался глубокий разлад. Миних крайне неохотно передал командование супругу соправительницы при условии, что в указе о назначении на эту должность будет дословно значиться следующее: «Хотя вследствие выдающихся боевых заслуг первостепенным и главнейшим правом на этот сан обладал фельдмаршал Миних, он по собственному почину, однако, уступает оный отцу императора».
Никого, кроме Бирона, не арестовали, за исключением его секретаря Бестужева, единственного человека, которого с некоторым основанием можно было считать его сторонником. Обоих по приказу соправительницы отправили в Сибирь.
Первой, кто после ухода гренадеров, поздравил соправительницу с успехом, была Елизавета.
– Ах, вы даже не представляете, герцогиня, – воскликнула она, целуя ей руки, – как я вам благодарна. Вы спасли всех нас и меня особенно. Вообразите только, если бы я стала супругой этого ужасного человека, этого конюха, он ни за что бы не допустил, я убеждена, чтобы у меня были поклонники.
Соправительница улыбнулась этим словам, она была совершенно уверена в искренности и преданности великой княжны, она видела в ней только большого ребенка, которому для счастья ничего другого, кроме игрушек, не требуется, правда, игрушек живых, но уж в них-то недостатка у нее быть не могло, пока при дворе имелись мужчины и смазливые гренадеры среди гвардейцев, а сама Елизавета находилась в полном расцвете молодости и красоты.
Менее доверчивым проявил себя Миних. Когда в ночь государственного переворота он держал призывную речь перед гвардией, та поначалу довольно решительно требовала возведения на престол
