— Да! — выкрикнул мне в лицо Роджер, удерживая в руках второй, еще не обутый ботинок. — У меня есть другая! Довольна?
О, в тот миг меня можно было назвать какой угодно: потрясенной, оглушенной, обалдевшей, но никак не довольной. Я словно с разбегу в стену врезалась. Что он сказал? О чем речь? Какая другая?
— И она сейчас плачет, потому что я предпочитаю ей тебя. Потому что иду домой, к жене, которая не ценит моего присутствия. Та, другая, ждет меня в любое время суток, боготворит меня и умоляет остаться. Но долг супружества не дает мне покоя, и, переспав с женщиной, устраивающей меня своей покорностью и терпением, я все равно одеваюсь и ухожу. Сюда! И что получаю взамен?! Стою и слушаю твои истерики, наслаждаюсь бредом невменяемой южанки!
— То есть у тебя есть женщина? Еще одна. Другая. Кроме меня… — Я хмурилась и очень старалась сосредоточиться, но мысли все время расползались в стороны, словно тараканы. — Выходит, ты изменяешь мне не с работой, а с ней? Спишь с другой, пока я сутки напролет создаю паршивый уют в нашей квартире…
— В моей квартире, — педантично поправил меня Роджер. — Эта жилплощадь записана на маму.
— Ах ты тварь! — прошипела я, теряя остатки внешней холодности и безмятежности, так тщательно взращиваемых во мне супругом. — Да я тебя придушу вот этими руками! Да я тебя…
— Сумасшедшая! — схватив мои руки и скрутив их за спиной, прогремел Роджер. — Так и знал, что по-доброму с тобой все закончить не получится! Иди в кровать и проспись! А утром подумай над своим поведением и позвони мне. Тогда и поговорим. Кстати, твой подарок у входа.
— Катись ко всем чертям! — завопила я, пытаясь извернуться, чтобы освободить руки и расцарапать наглую безэмоциональную рожу своего пока еще живого супруга.
— Я-то покачусь. — Больно дернув меня за запястья, Роджер заставил посмотреть на него и процедил сквозь зубы: — А ты подумай, далеко ли уйдешь без меня и моей поддержки? Посмотрим, что в тебе сильнее: эмоциональный беспредел или все же рассудок? До завтра, Кэтрин.
Он оттолкнул меня, позволив отбежать по инерции несколько шагов назад, а после удариться спиной об стену. Пока я приходила в себя от неожиданности, боли и обиды, закрылась с шипением дверь, оставляя меня одну в квартире, оказавшейся даже не нашей.
Я простояла так недолго. Опомнившись, сползла по стене на пол и разревелась. Давно так не рыдала. Чтобы прямо от души, чтобы самой себя жалко было. И слезы из глаз катились такие, что можно было минут за десять кувшин смело собрать. Я оплакивала свою личную жизнь, почившую сегодня таким неблагородным способом. Любовь к супругу буквально вышибло из меня во время удара о стену. Даже измены, наверное, спустила бы, и слова гнусные — тоже… А рукоприкладство — нет. Слишком это гадко: бить ту, что с тебя пылинки сдувала столько лет.
Обезвоживание организма я лечила удивительно вкусным ликером, закусывая ложками черной икры из личных запасов благоверного, громко хихикая и представляя его лицо, когда он увидит пустые пакеты. Роджер эти деликатесы припас для поздравления высокого начальства из головного офиса с днем рождения. Подхалимаж подобного рода всегда был в его стиле, поэтому он заказывал вкусняшки заранее, чтобы находиться во всеоружии к назначенной дате. А праздник у его босса — через пару дней, и достать икорку будет ой как сложно.
ГЛАВА 2
В ту ночь я уснула легко и незаметно. Помню, пересела на диван, прижимая к груди пульт, заказала любимую мелодраму про девушку за тридцать и несчастную любовь… Даже начало, кажется, смотрела, но затем провалилась в темноту. Такой сон и сном-то назвать язык не поворачивается — так, бессмыслица какая-то. Он не принес мне ни отдыха, ни облегчения, только удивление тому, что наступило утро. А потом пришли воспоминания и понимание произошедшего. Однако не совсем еще протрезвевший мозг, вместо того чтобы испугаться последствий разборок с мужем, подкинул сожаление о том, что все блюда остались на столе и, скорее всего, испортились.
Дождавшись Марту, поручила ей убрать все с глаз долой и поползла в душ, где долго стояла под струями прохладной воды, опираясь на стену и вяло размышляя над превратностями бытия, а именно: что делать дальше? В итоге додумалась только до того, что дальше должен быть очень крепкий кофе с бутербродом в три этажа. Долой диету, когда на душе зима.
Лишь доедая сделанный завтрак, я вдруг осознала, что Марта не задает неприличных вопросов, не щебечет о Кевине (Мартине, Морисе и иже с ними) и вообще странно молчалива и покладиста.
Помощница мельтешила вокруг, убирала остатки праздничного ужина и грустно вздыхала, поглядывая в окно.
— Ну что там у тебя? — устало спросила я, чувствуя, что любопытство разъедает изнутри. — Рассталась с кем-то?
— Что вы, миссис Поук, — с готовностью и явным облегчением отозвалась Марта. — Кто мог меня бросить, если я ни с кем не общалась… близко? Нет-нет, это так… Но, если вам и правда хочется знать, несмотря на ваше несчастье…
— Какое еще несчастье? — удивилась я, прерывая помощницу на самом интересном месте. — О чем ты?
— Ну как же? Мистер Поук сегодня от Мариэт Рэйчер выезжал на работу. Мне с самого утра сестра помощницы ее подруги звонила, мы недавно познакомились. Поражалась, как он осмелился вынести отношения с любовницей на всеобщее обозрение. И ведь вы такая красивая, одомашненная…
— Одо… что? — Я закашлялась.
— Ой, это я забылась! — Марта покраснела. — Не то сказать хотела. Домашняя вы. Дома просто любите сидеть. Ждете хозяина…
— Мужа, — поправила я, чувствуя, как внутри снова начинается ураган.
— Да-да, мужа, конечно, — согласно закивала Марта. — Бывшего.
— Мы пока не развелись, — заметила я, допивая последний глоток кофе.
— Пока нет, — пожала плечами Марта. — Это точно. Но, видно, вам недолго осталось. Потому что мистер Поук — мужчина видный, и если он позволил себе показать отношения на стороне с сестрой своего начальника, то вряд ли отмотает все назад.
Я сидела на стуле, чуть приоткрыв рот, и пыталась переварить услышанное.
