— Рабочие приехали, — сонно потянувшись, поняла я.
— Донна так заботлива, — отозвался Адам, натягивая на голову подушку. — Сколько там на часах?
— Шесть утра. — Я даже усмехнулась. — Это во сколько ей пришлось встать и их поднять?
— И все — ради меня, — фыркнул некромант. — Сестра. Родная кровь…
Внезапно посерьезнев, я повернулась на бок и, погладив Адама по спине, тихо спросила:
— Ты звонил своей племяннице?
Он засуетился, приподнял подушку, показал приоткрытый сонный глаз.
— С чего вдруг ты интересуешься Марианной?
— С того, что она не стала общаться с матерью, зная, что ты здесь. За это Донна и мстит, Адам. Разве нет?
Боннер поморщился, зевнул, откинул свое пуховое прикрытие и навалился на меня, целуя в висок.
— Это наши с ней разборки, Кэти, и им много-много лет, — проговорил некромант, явно намекая, чтоб я отвязалась и не лезла не в свое дело.
— Я знаю, сколько им лет. — Увернувшись от еще одного поцелуя, уже в шею, поймала взгляд Адама и, хмурясь, продолжила: — Столько же, сколько лет Мари. И ты стал ей отцом, привязав ребенка к себе, а потом уехал по просьбе Донны. Потому что из-за тебя она не могла стать ближе к собственной дочери. Уж не знаю, как она тебя уговорила, но подозреваю, давила на жалость. Только это абсурд — так поступать с девочкой.
Бониер оттолкнулся от кровати, сел на край и размял плечи, покрутил головой в разные стороны, свел и развел лопатки, делая нехитрое упражнение руками, отчего его татуировки двигались на коже словно живые. Потом встал, щеголяя передо мной голым задом, подобрал штаны и вышел.
Отвечать он не собирался, да и на теме, кажется, поставил жирную точку.
Несмотря на обиду, хотела было пристать снова, потому что во мне крепло убеждение — они все делают неправильно, но меня остановило два момента. Первый — Адам просил не менять его, а это означало, что настаивать на своем сейчас не стоит. И второе — своих детей у меня никогда не было, поэтому оставалась вероятность, что в теоретические знания закралась ошибка и на практике в отношениях между братом, сестрой и Мари все гораздо затейливей.
От мелкой ссоры вдруг пропало настроение, а уснуть снова не давал шум в доме. Поэтому я решительно надела шорты и майку и отправилась искать пропитание. Добираясь до кухни, встретила троих мужчин в широких льняных брюках и с обнаженным торсом. Они меняли полы, вскрывая старые, местами прогнившие, доски, щебетали на неизвестном мне наречии и громко хохотали. Мускулистые и нахальные. Заметив меня, гады заулыбались, так что было очень сложно строить из себя гордую недотрогу. На миг я даже задумалась, на кой мне снова серьезные отношения, когда несерьезные так и ходят вокруг, играя мускулами?
Только стоило увидеть Боннера, как вопрос отпал. Он стоял на кухне спиной ко мне. Красивый, зараза, притягательный и уже согласившийся стать моим, хоть и непонятно насколько. А напротив него сидела Донна — злая белобрысая мегера, неприязнь к которой все усиливалась.
— Как хочешь, — говорила она, не замечая моего появления, — пусть в твоих комнатах хоть мхом все порастет, я туда и сама не сунусь. А дом мне жалко, вот и помогаю, чем могу.
— За мои деньги мне же нервы мотаешь, — процедил Адам, оборачиваясь на мое прикосновение. — Собирайся, Кэти, поедем к бухте. Эта идиотка намяла работников на целый день, так что здесь нам делать нечего.
Я пожала плечами и кивком головы поздоровалась с его сестрой. Все-таки вежливость никто не отменял, пусть мы и не особенно дружны. Та отвернулась — то ли не заметила моего жеста доброй воли, то ли я попала под санкции против Адама — слишком уж близко к нему стояла.
— Сварю с собой кофе и сделаю пару бутербродов, — тихо проговорила, поднимаясь на носочки и целуя в щеку хмурого некроманта. — А ты возьми покрывало.
В душе потеплело от того, как смягчилось выражение его лица, как дрогнули в благодарной улыбке уголки губ. Адам вернул мне поцелуй и тут же вышел, не оглядываясь на сестрицу.
— А ты сама добродетель, — едко заметила Донна, покачиваясь на стуле и наблюдая за каждым моим движением, — умело взяла его в оборот.
— Спасибо, — ответила, широко улыбнувшись. — Благо ты сильно облегчаешь задачу.
— Я?
— Конечно. Единственная родня, за исключением племянницы, и та жалит каждый раз, когда открывает рот. Мне остается только быть немного добрее, и дело в шляпе.
— Да что ты вообще знаешь обо мне? — взвилась Донна. — Думаешь, такая умная? Что ж тогда тебя твой дебил восемь лет имел как хотел, а ты и в ус не дула? Видно, от большого ума!
Я вздрогнула от ее слов, посмотрела зло, хотела сказать что-то столь же колкое в ответ. И могла сказать, в голове уже зрели подходящие выражения. Но не стала. Потому что в тот момент точно поняла: она дура, а спорить с подобными ей — все равно что ломиться в замурованные двери. Только покалечишься.
Молча приготовив завтрак на двоих, я вышла из кухни. Донна осталась одна. Теперь она стояла у открытого окна и курила сигарету за сигаретой, выпуская изо рта тонкие, пахнущие ментолом колечки и листая какой-то старый журнал.
Бухта поражала своей дикой красотой. Определенно в том месте, куда привез меня Боннер, мало кто купался. Это был небольшой кусочек дикого пляжа с мелким песочком и прозрачно-голубой водой. И ни души вокруг, кроме нас двоих.
Адам включил ретромузыку в автомобиле, расстелил покрывало и многообещающе улыбнулся. Это было первое мое свидание с морем за много лет, и оно оправдало все ожидания, даже самые смелые. Мы плескались в соленой воде, плавали наперегонки, загорали и ели мятые бутерброды, запивая их холодным кофе. И не было во всей округе людей счастливее.
Лишь к обеду, изрядно вымотавшись, решили вернуться домой, потому как обоим страшно захотелось упасть в кровать и уснуть на пару часов. И плевать на ремонт. Всю дорогу от бухты я подпевала льющейся из радио музыке, смеясь от всей души. Адам тоже что-то мурлыкал, одобрительно косился и иногда пытался пристать с поцелуями, при этом
