– Нет, я понимаю, что та же «национальная» еда это, как правило, пища самых бедных слоев общества. Всякие там виноградные улитки, пицца, рецепт которой, по существу, представляет из себя вариант – в доме нет ничего для полноценного блюда, так что возьмем всё, что осталось, и сляпаем из него что получится. Но сделать модными откровенные лохмотья…
Но затем схватила карандаши и принялась рисовать платья, костюмы и даже нижнее бельё, представлявшие из себя нечто среднее между тем, что она увидела на картинках, и современной модой. А в Генуе, пока они ждали пароход, умудрилась заказать несколько новых вещей по своим эскизам. Причём, судя по тому, как они на ней сидели, а также по реакции других пассажиров, причём как мужского, так и женского пола – модельером она оказалась весьма талантливым.
По прибытии в Одессу Алексу предложили семью отправить поездом, а самому полететь на самолете, но он не рискнул. Уж больно часто они в этом времени падали. Сам же ведь в разговоре с Фрунзе на следующее утро после прибытия в это время рассказывал ему о катастрофе самолёта, в которой погибли Триандафилов, а именно ему, как выяснилось в процессе разговора, нарком и поручил работу над новыми уставами, поскольку тот был одним из крупнейших советских военных теоретиков, а также и ещё одна очень значимая для Красной армии персона – начальник Управления механизации РККА Калиновский… Так что доверия к современным самолетам у Алекса не было от слова совсем. Вследствие чего он категорически отказался от предложения и настоял на том, чтобы ехать всем вместе на поезде. Тем более что они с Эрикой так до сих пор и не насытились друг другом. Да и отношения с Ванькой вышли на новый уровень. Теперь он почти не слезал с отца, предпочитая даже рисовать и собирать кубики, сидя у него на коленях. К тому же жена продолжала жадно слушать его рассказы о будущем, как о том мире, в котором он родился и вырос, так и о других, появившихся как в результате его усилий, так и в большей части в результате его глупости. И Алекс с удовольствием рассказывал ей о них.
Впрочем, в последнее время подобные её расспросы стали Алекса слегка беспокоить. Потому что она все меньше спрашивала о будущей моде, о научных и технических достижениях и всём таком прочем и всё больше о-о-о… ближайшем будущем Германии и Европы в целом. Причем виноват в этом был он сам! То есть сначала он изо всех сил старался избегать, так сказать, неоднозначных тем, стараясь сосредоточить внимание жены на моде, косметике, технических достижениях, возможностях обучения, медицины, путешествий. Но всё-таки однажды вляпался. Ну вот что ему стоило немного подумать, прежде чем хвастаться:
– …и, представляешь себе, мне удалось убедить Линь Ифу разработать предложения по комплексному преобразованию экономической модели по «китайскому образцу» на примере довоенных экономик Советского Союза и фашистской Германии!
Эрика окинула его восхищенным взглядом, а потом проникновенно произнесла:
– Милый, ты такой умница! Но-о-о… я не поняла, что значит «фашистская» Германия? Фашизм – это же вроде в Италии.
Алекс досадливо сморщился и нехотя пояснил:
– Ну да, в Германии это сейчас называется национал-социализмом. Или нацизмом. Но во время и после Великой Отечественной в Росс… э-э-э… СССР установился именно такой термин. Вроде как, чтобы не трепать слово «социализм» в таком контексте.
– М-м-м… может быть, – задумчиво произнесла Эрика, после чего попросила: – А расскажи мне об этой «фашистской Германии» поподробнее. Судя по твоей интонации и общему контексту, она явно отметилась в истории чем-то очень неприятным.
С этого всё и началось…
Не успел Алекс покинуть кабинет жены, как в коридоре раздался целеустремленный, хотя и не слишком уверенный, топот, закончившийся тем, что в его брючину вцепились маленькие, но цепкие пальчики. Алекс рассмеялся и, наклонившись, взял сына на руки.
– Не доел, – слегка сердито сообщила няня. – Как услышал ваши шаги, так тут же побежал навстречу.
Ну, побежал, это, пожалуй, пока громко сказано, но умение ходить Иван Александрович уже освоил достаточно хорошо, чтобы передвигаться самостоятельно практически по всему дому. Хотя, конечно, без присмотра его никто не оставлял… Он даже лестницы уже начал осваивать, правда, только в направлении «вниз» – присаживаясь на попку и аккуратно съезжая вниз по ступенькам. Вверх пока получалось хуже. Только на пару-тройку ступенек и исключительно на четвереньках. Но мальчуган упорно работал над расширением своих возможностей… И вообще он с замеченной Алексом ещё в момент их, так сказать, первой встречи целеустремлённостью старался максимально освоить всё доступное ему пространство. Поэтому няня выбивалась из сил, регулярно извлекая его из всяких кладовок, закутков, шкафов и всяких дальних щелей, куда он и забраться-то вроде как нипочём не мог. А вот поди ж ты… И вроде ходит-то парень ещё неуверенно, покачиваясь, а чуть не уследил – и беги лови да вытаскивай!
– Ничего, я сам его покормлю, – успокоил няню Алекс. Та благодарно кивнула, а потом спросила:
– Александр Николаевич, а вы более никуда не собираетесь?
– Да нет вроде, а что?
– Тогда позвольте мне сегодня в шесть пополудни отлучиться на два часа. У нас профсоюзное собрание будет.
Когда Алексу представили прислугу, он сначала был слегка озадачен. Ведь, по его мнению, домашняя прислуга вроде как и есть та самая что ни на есть «эксплуатация человека человеком», против которой так топили марксисты. На заводах и фабриках она ведь, типа, опосредованная, потому как между «хозяином» и «работником» есть много разных «ступенек», а вот во взаимоотношениях хозяин – прислуга, по его мнению, всё полностью понятно и открыто. Ан нет – оказалось, он всё понимает неправильно. И эксплуатация ему тут просто кажется… Вследствие чего большинство советских руководителей вполне себе спокойно пользовались домашней прислугой. И, более того, жёны многих из них яростно интриговали друг с другом, перетягивая к себе кухарок, служанок и горничных. И никакой эксплуатации здесь никто и в упор не наблюдал… Более того, прислуга была выделена в некую отдельную «страту» общего «трудящегося класса», который имел и свою профсоюзную организацию.
Впрочем, текущая практика советской жизни также оказалась очень далека от образцов, декларируемых газетными передовицами. Одни «пайки» для партработников и
