Она подошла, глядя на меня с тревогой и участием. Длинные светлые волосы незнакомки, небрежно собранные драгоценной заколкой, легкое платье из пурпурного шелка, чистая кожа, ухоженные руки с тонкими пальцами, унизанными кольцами, осанка, грация — все говорило о благородном происхождении и богатстве прелестницы. Я решил, что раз не в состоянии бежать, стоит проявить учтивость. Представился и поблагодарил за спасение, хотя насчет последнего еще сомневался. Она назвалась Анастасией, отчего–то утаив родовое имя и титул, потом задала вопрос на одном языке, на другом, на третьем — они различаются по звучанию, не спутать. Но разговора, конечно, не получилось. Тогда девушка обратилась к слуге, выслушала его долгие объяснения — возможно, он рассказывал, где меня нашли, или делился подозрениями, кем бы я мог быть. Анастасия что–то уточняла, чуть хмурясь, но, похоже, страхи ее улеглись. Госпожа тихо дала рабу последнее распоряжение и вручила какую–то бумагу, которую он принял с благодарностью и вышел вон.
Эта бумага, отец, — весьма занятная вещь. Я еще в первом селении видел, как похожие грамоты обменивались на овощи. Знать бы, что там написано. Но даже если не выясню — все равно полагаю весьма интересной идею использовать некие знаки благосклонности хозяина для поощрения рабов. Например, можно давать угодившему право на день отдыха или смягчение наказания за провинность таким вот образом, чтобы он мог передать свою привилегию кому–то из близких или сменять на нечто нужное. Желание получить больше добавит слугам покорности и трудового рвения. Нам это ничего не будет стоить, а особые знаки станут ходить среди рабов подобно золоту среди свободных.
Но я отклонился от повествования, простите. Нелегко рассказать о случившемся далее, но вам следует знать.
Анастасия скептически осмотрела меня, задумчиво закусив губу, потом что–то решила и принялась тянуть меня с ложа. Я не усмотрел в хрупкой девушке угрозы и позволил себя поднять и довести–дотащить до крошечной купальни, где она самолично поливала меня теплой водой из волшебной лейки, вода в которой не заканчивалась, помогла вымыть волосы душистым мылом и завернуться в халат. Обратно я шел с трудом, но самостоятельно. Уложив меня в чистую удобную постель, Анастасия дала мне какие–то снадобья, обработала раны (к счастью, незначительные), принесла еды, снова поила лекарствами — и все сама. Думается, она меня прятала от чужих глаз: я слышал голоса, хлопанье дверей, но в предоставленные мне покои никто, кроме хозяйки, не входил. Должно быть, девушка никому не доверяла, если не считать старика в белом, усланного с поручением.
Мы по–прежнему не понимали слов друг друга, но некое подобие диалога наладилось — с помощью мимики, интонации, жестов. Анастасия была так мила и предупредительна… Ее действия казались проявлением гостеприимства и заботы о раненом и не вызывали ни малейшего протеста. Даже когда прелестница принялась расчесывать меня — не воспротивился. Сам бы не справился: после нескольких дней в лесу, драки и случившегося потом, прическа обрела удручающий вид. Столь деликатно, нежно она разбирала спутанные волосы, что я блаженно расслабился, уплывая не то в сон, не то в фантазию… Пока она не обрезала прядь моих волос! Я даже не заметил, когда в ее руке оказались крошечные ножницы. Родовой медальон вспыхнул, а меня словно молния пронзила. Поначалу до смерти перепугался, что случилось худшее. Но потом понял: дело в другом — и испытал невероятное облегчение. Конечно, я не собирался жениться так скоро, да еще в чужом мире, но все же это несоизмеримо лучше, чем угодить в рабство. Даже рассмеялся от нелепости произошедшего. С детства знал, что однажды приведу избранницу под свой кров, смою с ее тела пыль прошлой жизни, наброшу свой плащ в знак защиты, а затем состригу локон, делая своей. И так старательно искал будущую супругу, боялся ошибиться… И в итоге меня самого взяла в мужья почти незнакомая иномирянка! А я и не понял сразу, представлял свадьбу торжественным и красивым действом, а не чем–то простым и будничным. Вот глупец!
Внутри тлело негодование, сердце наполнила горечь, словно меня предали. Отчего так? Анастасия в своем праве. В этом мире я никто, даже не маг, и ничто не мешало ей обратить меня в рабство. А теперь позорная участь мне не грозит. Но благодарности в себе не находил. Новоявленная жена заметила мое настроение и встревожилась, осторожно коснулась, заглядывая в глаза. Словно не догадывалась о моих чувствах, будто ей это вообще важно. Что мне было делать, возмущаться? И без того натворил глупостей… Промолчал и даже выдавил из себя улыбку. Анастасия посмотрела сочувственно, ласково что–то сказала и оставила меня одного.
А я все думал. А не спрашивала ли жена моего согласия? Я ведь не понимал, что она говорит, вдруг по незнанию показал, будто не против. Тогда наш брак — всего лишь результат недоразумения, которое легко исправить. Я был не в силах разорвать узы, но Анастасия легко могла это сделать, однако при этом лишила бы меня защиты. Стоило ли о таком просить? Хорошенько поразмыслив, решил ничего пока не менять. Незакрепленная связь рвется, когда супруги оказываются в разных мирах, а я не собирался делить с женой ложе до возвращения домой. Всего–то шестнадцать дней оставалось терпеть. Успокоенный такими мыслями уснул.
Проснулся вечером — и убедился, что правильно поступил, решив не пороть горячку. Анастасия по–прежнему была любезна и внимательна, не демонстрировала свою власть, позволила звать себя коротким именем — Настия. И, хотя мне стало намного лучше, на закрепление связи даже не намекала. Вспомнилось, что при омовении она старалась не смотреть на мою наготу, позволив намочить простыню, которой я прикрывался, и волосы принялась расчесывать только с моего разрешения. Мне даже стало стыдно за свои подозрения. Девушка увидела во мне представителя благородной крови и искренне хотела помочь. Возможно, для того и провела ритуал. Уж не послала ли ее богиня, которую я молил о спасении? Вы, наверное, сочтете меня наивным, отец, но проведя в доме жены почти двенадцать дней, я не нашел причин усомниться в ее
