И уже когда капсула подлетала к нашей базе на обратной стороне Луны, я вдруг подумал: не дай Великий Космос у нас начнётся такое, ведь мы очень похожи на землян. Что, если у нас начнут охоту на земных шпионов? Хочется верить, что мы, центаврийцы, в этом умнее других и никогда не станем искать то, чего не может быть в принципе. Да будет ясен разум наших правителей, и да будет славен Великий Космос.
Мира вам, Земляне.
Земля — Луна — Проксима
Зигги, 109.45.7655 ПРКСМ
Специально для журнала «Земля в иллюминаторе»
Old Forest
Шествие
Муж мой, Телор Марамаду никогда не лежал так близко к грязи. Ел с золота, дома ходил по мрамору и алому бархату, покрывал лошадей шелковыми попонами. Когда осчастливливал своим появлением столичные улицы, под ноги ему летели лепестки роз и лотосов. Ныне же верховный правитель лежал на спине, ладони были сложены на груди и удерживали свитки с историей великих деяний покойного.
Я, Эйнара, вдова и самая молодая жена властителя, впервые сижу не у его ног; держу голову Телора на коленях. Подобной чести удостоилась лишь потому, что согласилась взойти на погребальный костер вместе с мужем. Остальные жены струсили, их любовь, как мне всегда и казалось, лишь дымка, весенний ледок на лужах. Но меня смерть не пугает. Это ничтожная плата за возможность записать последний жизненный свиток величайшего завоевателя всех времен и народов. Мы движемся по центральной улице столицы, а народ вокруг шумит, стенает. Мне нельзя показываться на глаза черни, поэтому не знаю, как выглядит траурная толпа, но, думаю, горькие слезы осиротевшего народа уже промочили землю. Такого правителя нельзя не любить, по нему нельзя не горевать.
Когда Телор Марамаду со своей свитой объезжал земли империи, тучи пыли поднимались до неба и марали солнечный лик. От грохота конских копыт гудела земля, а у простолюдинов горшки валились с полок. Стражи бросали зевакам мелкие монеты, пряники, раздавали хлеб, а недовольных хамов били кнутами и отгоняли копьями. Менестрели пели баллады, танцовщицы и танцоры не давали скучать спутникам правителя, было шумно и весело, винные бурдюки пустели быстро, кисти сладчайшего винограда и румяные персики отправлялись в пыль, если на них садилась даже самая крохотная мошка.
Нынче свита скромна, тут лишь самые близкие. И мы не мчим в изукрашенной повозке, грохоча медью колес, а почти беззвучно покачиваемся в золоченом паланкине. От Телора пахнет елеем. Говорят, в молодые годы, когда муж мой только начал расширять имперские границы, он не снимал кольчугу и не расставался с саблей даже в кровати. Феда, старшая жена, утверждала, что в их первую ночь правитель испачкал ее груди оружейным маслом. С годами железо сменилось парчой, а зловонная смазка — терпкими притираниями. За один флакон подобных можно было бы отдать пару мельниц. В этом и есть мощь настоящего мужчины — получать то, чего он хочет, и не думать о цене.
Таким я впервые увидела супруга. Немолодой, по–знатному полнотелый и лощеный, но все еще крепкий и опасный, как старый клинок. Сейчас Телор Марамаду — лишь бледная тень себя самого. Вены опали под пергаментной кожей, плоть осквернена черно–синими пятнами тлена, белки глаз жутко смотрят сквозь прорези маски из слоновой кости. Запястья тонкие, могу обхватить одной ладонью. Даже не верится, что некогда его руки держали меч и топор. Смерть изменила облик владетеля, таким мне и надлежит запечатлеть его в свитках.
Наш дворец оседлал один из двух самых высоких холмов в долине Пятиречья. Червонные шпили смотрели в небо грозно, бросая вызов старым богам; стены башен покрывали мелом и гипсом каждую весну, чтобы никогда не блекли. Из смотровых вышек открывалась потрясающая панорама — речные жгуты и петли, бурля и вешая шапки пены на камни, огибали плесы и островки, чтобы сплестись потом у белокаменной пристани. Крутобокие, ловкие корабли покачивались на волнах, птицы вились над мачтами, а ветер трепал вымпелы и флаги с родовыми гербами. Второй холм тоже открывался взору с балконов, на которых мы пили чай и ели сладости погожими вечерами. Пустой, голый и мрачный — Погребальный холм, где встречали свой последний день самые знатные люди столицы. Именно там сегодня мы закончим путь и сольемся в вечном счастье на небесах, заняв достойное место у пят нового бога.
И путь будет не скорбным. По крайней мере, для меня. Ведь я запишу то, что не увидит ни один смертный. Эти строки лишь для нас. Чтобы мой повелитель, восстав на пепелище и омывшись кровью рабов, мог прочитать описания своего последнего похода.
На пороге вечности он будет с умилением вспоминать, как его прадед–чернокнижник в этой части света закладывал первую крепость на том месте, где стоит наш дворец ныне. Как дед проповедовал учения нового бога и приносил тому первые жертвы. Как достойный отец его торговал, покупая не мечи и хлеб, но кузнецов и зерно; потом сгонял плетьми первых рабов на поля, как пускал по ветру соседские хутора, деревни, а затем и города. Он не принял темного учения, но воевал, как бог. Телор рано получил ивовый венец, и быстро превратил его в глыбу золота, драгоценных каменьев и поделочной кости. Корона ждала на пустом троне почти двадцать лет, чтобы сменить на голове правителя шлем. Мой муж заключил три военных союза, построил флот и подавил двенадцать восстаний прежде, чем империя заняла нынешние необъятные просторы. Не боялся крови, не считался с потерями, не сторонился темной магии, и поэтому возвысился. Все, кто погиб под его знаменами, получат вечную жизнь в имени Телора Марамаду. Таков удел слабейших и маленьких — погибать, защищая чужое величие.
Старые боги не дали Телору детей, тогда муж отрекся от них и присягнул новому богу. Черному. Тому, которому поклонялись его предки, пришедшие из–за моря. Бог требовал крови, требовал человеческих жертв — и правитель был щедр. Семя завязалось в чреве Нады, второй по молодости жены. Глупышка оказалась слишком слабой и быстро увяла, унеся с собой на тот свет наследника.
Тогда Телор нашел другой выход, как не
