Разум Джека вопил в темнице парализованного тела, но двинуться он не мог – и Алан, кажется, тоже.
А Благородные меж тем пустились в торжественный пляс по холму. Минуя алтарь, они кланялись, и поклоны их были полны изысканнейшей издевки.
Вроде бы Алан прокаркал что-то…
– Смотри! Видишь?
Там, за алтарем, показалось что-то еще… дыра в пустоту, но в самом ее конце, как в тоннеле, мерцал, зовя, изумительный свет.
– Это врата… путь в мир под холмом.
Джек сражался, сердце ревело в груди, ноги не двигались с места… – но его бой словно бы освободил что-то другое, снаружи… кого-то другого.
– Вот я, здесь! Ваше дитя, которое вы любили, и которое любило вас, сотни и сотни лет! Тот, кого вы отправили в изгнание, кто заблудился в этом мире – в аду, что так близко от вашей небесной страны.
Солдат был уже среди них. Он двигался с невероятным изяществом… – он двигался, как они! – не как старик, одетый, будто из мусорного бака. И он говорил с ними на языке, какого Джек никогда не слышал – какой-то заковыристый германо-франкский, – но почему-то каждое слово было ему понятно.
– Оставьте то, другое дитя, – обратился Солдат к Благородным, царственно надменный, как они. – Неужели она вам нужна? Невежественная, неотесанная, ничего не знающая о вашей славе. Заберите меня обратно, прочь из этого скорбного мира. Я так вас люблю! Я уже научился здесь всему, чему должен был. Я – книга, которую вы сможете читать тысячу лет!
Создания на холме замерли. Они устремили безмолвные взоры на Солдата.
– Это же просто глупый сумасшедший старик! – вдруг обидчиво захныкала Люси.
Одна из фигур легко ударила ее по лицу. Ни слова ей не сказав, Благородный обернулся к Солдату, наклонился и дохнул старику в рот. И без единого звука Джек понял, что сказало создание: «Давай же вспомним, каким ты был. Мы сравним и решим».
И оно случилось – прямо у Джека на глазах. Возраст и тлен опали с лица Солдата, словно старая шелуха. Он стоял перед ними, стройный, будто копье, златокожий и безупречный, с волосами цвета солнца до самого пояса – мальчик тринадцати лет.
«Да, – молвил беззвучный голос, – этот лучше».
Со смехом оглянулся Солдат на Джека и Алана, приставших к земле, и окинул их зеленым взором.
– Прощайте, люди грязи. Прощай, мир праха. Знайте, что вы ни за что не получили бы ее назад, если бы они не любили меня больше.
Свет ударил в холм, как тараном. Деревья и стены неоново полыхнули и погасли.
Их больше не было – существ из холма и старика, ставшего мальчиком. Только одна бледная фигура осталась лежать на траве.
Оцепенение спало с Джека.
– Люс!
Когда он притронулся к ней, она открыла глаза и одарила его сердитым взглядом.
– Зачем ты разбудил меня, Джек? Который час? – и, удивленно, но ничуть не встревоженно: – Что я здесь делаю?
Джек был не в силах вымолвить ни слова. Алану пришлось наврать ей что-то на тему, что она, мол, пришла сюда на спор. Слушая, она, казалось, верила ему, вспоминала даже какой-то спор – и больше ровным счетом ничего… необычного.
* * *Нет, после Алан и Джек, конечно, поговорили. Теперь у них была тайна, которую им предстояло вечно хранить от Сьюзи – и от Люс тоже.
– Дело совсем не в том, что они любили Солдата больше Люси, Джек. Дело в том, что это вы со Сьюзи так сильно ее любили. Та женщина, которая ненавидела своего сына… Я думаю, Солдат ни за что не смог бы с ним поменяться, даже если бы попытался. Думаю, он и предупредил ее затем, чтобы она уж наверняка это сделала – сам знаешь, какими бывают девчонки. А может статься, он тогда был немного больше в себе, чем обычно, и правда хотел предотвратить похищение. Хочешь знать, была бы она там счастливее? Да. Но так не положено. Нам полагается жить здесь.
Теперь Джек и Алан частенько болтали друг с другом – с тех пор, как Сьюзи с Аланом стали парой и семейство перебралось в город. Сьюзи теперь репетировала роль в телесериале Кена Эйнджела – и там точно не было никаких фэйри.
Где-то год спустя полиция Глостера обнаружила обугленные останки джипа «Чероки» – внутри было тело Майкла. Машина слетела с проселочной дороги и врезалась в какие-то деревья. Майкл, сказали они, погиб мгновенно, а пожар случился уже потом. По данным следствия, расставшись со Сьюзи, он разбогател – как и почему, выяснить так и не удалось. Прямо настоящая тайна.
Но Джек-то знал – точнее, они с Аланом знали, хотя никогда ни словом об этом не перемолвились, – почему на Майкла свалилось внезапное богатство, краешком которого зацепило и Сьюзи. И что он не был мертв, когда загорелась машина, – тоже знали. Нет, как и Солдатов отец, норманнский военачальник десять веков назад, Майкл сгорел живьем.
Танит Ли родилась в 1947 году в Лондоне (Англия) и начала писать в девять лет. В 1970–1971 гг. увидели свет три ее книги для детей. В 1975-м издательство «Ди Эй Даблъю Букс» опубликовало ее роман «Восставшая из пепла», а затем и еще двадцать шесть книг. Так работа писателя стала основным делом ее жизни. Сейчас из-под пера Танит Ли вышло уже шестьдесят два романа и девять сборников новелл и рассказов (общим числом более двухсот). Четыре радиопьесы Ли транслировала в Великобритании компания «Би-Би-Си». Кроме того, Танит написала сценарии к двум эпизодам культового телесериала «Би-Би-Си» «Семерка Блейка».
Ли дважды получила Всемирную премию фэнтези в номинации «Лучший рассказ», а в 1980 году была удостоена Премии Августа Дерлета за роман «Владыка смерти».
В 1992 году Танит вышла замуж за писателя Джона Кейина – ее партнера с 1987 года. Сейчас они живут в Юго-Восточной Англии в компании двух кошек – черно-белой и сиамской[31].
Адрес ее сайта: www.tanithlee.com
От автораВпервые идея этого рассказа пришла мне в голову в семнадцать лет. Тогда мне казалось, что все дикие земли Англии уже захвачены человеком, и фэйри, подобно лисам, лягушкам и совам, теперь приходится жить рядом с нами – прямо в наших полях и садах… Эльфийское племя предстало перед моим мысленным взором и с тех пор уже не покидает меня вот уже почти сорок лет.
Танит Ли
Твои глаза-гранаты
Каждую ночь, думая, что я сплю, папа́ плачет. Особенно в грозу, когда дождь грохочет по нашей жестяной крыше так, словно кредитор требует, чтобы его впустили. По всей Бразилии пальмы яростно машут листьями, будто большущими тряпками, пытаясь вытереть небу слезы. Я на цыпочках крадусь по коричневому ковру
