– Я пришел извиниться. Мне жаль, что Бастер хотел тебя покусать.
– Ну… – Бела вдруг замигал. Его руки были сложены коробочкой на высоте пояса.
Джонни ждал, что Бела скажет еще что-нибудь, но тот молчал. Джонни с любопытством посмотрел на руки Белы.
– Что там у тебя?
Губы Белы дрогнули. Он поднял руку, и Джонни увидел на его ладошке мышь. Она свернулась в комок, широко открыв рот, – но, заметил Джонни, даже не пробовала укусить. В крохотных черных глазках блестел ужас.
– Я ее поймал, – объяснил Бела. – В амбаре.
– Зачем тебе понадобилось ловить мышь? – с некоторым отвращением спросил Джонни. – Кошки-то на что?
Бела опять мигнул, и Джонни вдруг показалось, что Бела собирался плакать перед его появлением, да и теперь сдерживает слезы.
– Я хотел с ней подружиться, – тихо сказал Бела. – Но в Америке всё как дома. Все животные меня боятся и не любят.
– Ха, еще бы ей не испугаться – раз ты ее поймал и держишь. Всякая мышь тут испугается.
– Но не так.
Бела встал на колени и осторожно опустил мышь на землю. Секунду она серым мячиком лежала на земле – затем развернулась и кинулась наутек, да так быстро, что на полпути к амбару споткнулась и дважды кувыркнулась через голову, а добравшись наконец до заветной щели между досок амбара, промахнулась и с разбегу ударилась о доски. В следующий миг, отчаянно работая лапками, мышь исчезла.
– Видишь? – сказал Бела. – До смерти пугается и бежит. Кошка сделала бы то же самое. Не будет у меня никаких ручных зверей… – Он поднялся на ноги и улыбнулся своей странной, застенчивой и одинокой улыбкой. – Я тоже жалею о вчерашнем, Джонни. Мне жаль, что я пытался ударить твою собаку. Я не хотел…
– О… – неловко пробормотал Джонни, вспомнив, как папа пожалел Белу – и вспомнив о том, чтó он задумал. – О… забудем это. Ага?
Потом Бела привел его в дом – познакомить с родителями.
Мистер Ковач оказался высоким, крепким и красивым человеком средних лет, и двигался он так же плавно, как Бела. И миссис Ковач тоже – Джонни заметил это, как только вошел в гостиную. Родители Белы как раз заканчивали обедать и, когда Джонни вошел, оба встали. Манеры Старого Света – и это удивительное плавное изящество движений, напоминающее о движениях животных.
– Мама, папа, – сказал Бела, – вот Джонни Стивенс, с которым мы вчера познакомились.
Мистер Ковач крепко, но осторожно пожал Джонни руку – судя по величине ладони и ее твердости, папа Белы был очень-очень сильным.
Забавно: когда Джонни отпустил его руку, кончики его пальцев скользнули по чему-то колкому – точь-в- точь папина щека после бритья, только жестче. Точно короткая щетинка.
Глупости, конечно. На ладонях волос ни у кого не бывает. Наверно, у мистера Ковача просто мозоли на руках шелушатся…
Миссис Ковач – красивая, тонкая женщина – вежливо склонила голову и поздоровалась (у нее акцент был куда заметнее, чем у Белы):
– Здравствуйте, мистер Стивенс, рада вас видеть.
Джонни показалось, что он стал немножко выше ростом: его еще никто никогда не величал «мистер Стивенс».
– Очень рад с вами познакомиться, – ответил он.
– Бела рассказал нам, что случилось вчера, – продолжила миссис Ковач. – Я тоже прошу у вас извинения. Увы, животные просто не любят нас. Как ни жаль, но это наша фамильная черта.
– Чего там, – помотал головой Джонни. – Это я пришел прощения просить. И чтобы поиграть с Белой.
Миссис Ковач улыбнулась и сказала почти то же, что накануне сказала мама Джонни:
– Как хорошо… что у Белы есть теперь такой хороший товарищ.
Настал черед Джонни смущенно улыбнуться. Он отвел взгляд и наконец-то осмотрелся.
Когда он был в этом доме в последний раз, недели три назад, здесь были только голые стены да мусор на полу. Теперь в комнате стояла мебель – по большей части самая обыкновенная; но кое-что – например круглый стол посреди комнаты, большое бюро-секретер с книгами у стены – выглядело вполне по-иностранному. И картины – почти все в рамах, тяжелее и пышнее которых Джонни видеть не приходилось; и почти все изображали чудные иностранные здания. А еще «не по-нашему», решил Джонни, выглядели скатерть, подсвечники, лампы, коврик… целая куча вещей там и тут. У всех них был солидный, уютный, старинный вид.
Заметив интерес Джонни, мистер Ковач сказал (у него оказался глубокий бас):
– Мы привезли много вещей из Венгрии.
– У вас очень красиво, – улыбнулся Джонни.
– Благодарю, – серьезно кивнул мистер Ковач.
Миссис Ковач начала убирать со стола, Джонни мельком глянул на тарелки… и когда он увидел, чтó было у Ковачей на обед, рот у него сам собой раскрылся, и он, не веря своим глазам, посмотрел еще раз.
Сырое мясо. Как ростбиф – только не жареный. И больше ничего! Большое блюдо красной, сочащейся кровавым соком говядины посреди стола, три тарелки со следами этого сока да кувшин с водой. И все.
Мистер Ковач и на этот раз заметил любопытство Джонни. Вернее, его потрясение.
– Сырое мясо, – с некоторым нажимом сказал он, – полезно для крови. Мы едим сырой бифштекс один или даже два раза в неделю, молодой человек.
– О… – пробормотал Джонни, пытаясь не слишком таращиться на стол, а еще лучше – отвести от него глаза. – Я, кажется, тоже где-то про это читал… что сырое мясо полезно. Но я не думаю… – он умолк.
– Вы не думаете, что оно пришлось бы вам по вкусу, – улыбнулась миссис Ковач, собирая тарелки. – Но вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать это.
Джонни кивнул, чувствуя себя ужасно неловко.
– Ну, – сказал мистер Ковач, – подойдите-ка сюда, молодой человек.
Джонни встал перед его стулом. Почему-то он чувствовал, что мистер Ковач – хороший человек и дружелюбно настроен.
Мистер Ковач одобрительно – даже как-то оценивающе – взглянул на крепкие руки Джонни, его прямую шею, ясные глаза.
– У вас отменное здоровье, – заключил он.
– Я… да, наверное.
– Вы будете прекрасным товарищем для Белы, – сказал мистер Ковач. – Он у нас мальчик подвижный. Вы знаете здешние места?
– Да я в них всю жизнь прожил!
– Прекрасно. Разумеется, вы предостережете Белу относительно всех возможных опасностей.
– Ясное дело.
– Прекрасно. Ну а теперь, Бела, почему бы тебе не показать гостю наш дом?
Миссис Ковач взяла со стола блюдо с сырым мясом; мистер Ковач потянулся, прихватил с блюда ломтик и впился в него зубами – а зубы у него, когда он открыл рот, оказались удивительно длинными, белыми и,
