Тишина…
Маг выкрикивал имена снова и снова, так что кричи он на самом деле — давно уж сорвал бы голос. Он собирал силу вновь и повторял попытки, тратил минуту за минутой, дополняя и насыщая образ Верховного, но все впустую. Когда все закончилось, он не понял. Очнулся маг от воды, брызнувшей ему в лицо, она склеила ресницы, попала в нос, и чародей чихнул.
Такани стоял над ним, вытряхивая последние капли воды из фляги и намереваясь сделать что–то посерьезнее.
— Ты… — Ханнан закашлялся. — Ты дурак, — наконец проговорил он. — Эта фляжка была фокусом… тебя могло разорвать в клочья.
— Ты валялся без сознания минуту или две, пока я не решил действовать, — надулся торговец.
— Твое счастье. Иначе нечего было бы даже бросить в костер.
Ханнан еще раз чихнул, потряс головой и начал тяжело подниматься.
— Разговор пошел не в ту степь?
— Разговора не было, — огрызнулся чародей. — Я не смог дозваться. В обителях мы используем особые приборы: они помогают собирать силу и направлять лучом. Есть зеркала, сделанные из одного куска металла, настроенные на связь друг с другом. Можно даже личную вещь использовать. У меня же ничего нет… Ничего!
— Ну–ну, не кипятись. — Такани помолчал, глядя, как маг собирает вещи. — Ты говорил, он выходит с тобой на связь.
— Да, но действовать нужно сейчас. Мы не можем сидеть и ждать, пока Искалеченные придут по мою душу. И по твою заодно.
Купец терпеливо ждал, пока чародей успокоится. Подняв с земли кисть винограда, он оторвал ягоду, подбросил на ладони и отправил в рот.
— Все это связано с обителью, — уже тише сказал Ханнан. — Из всех вариантов только этот имеет смысл. С бывшей обителью и храмом на ее месте.
— Почему?
— Потому что Сакар захирел и зачах. Ты сам это признаешь. Что осталось неизменным все эти годы? Крепость владыки и старая обитель. Даже крепость использовали как загородное поместье.
Они спускались с холма. Такани осторожно ступал по неровной земле, придерживая хлопающие на ветру полы кафтана. Но слушал внимательно.
— Только так сходится, — заключил Ханнан. — Главному жрецу вахуритов незачем перебираться в глушь. Да и Круг мог открыть обитель в другом городе, где не пролилась кровь и нет старой вражды. Если только дело не в самом месте.
— И слава богам. — Такани смешно переваливался на толстых ногах. Ханнан сжалился над ним и подал руку, от которой купец, поморщившись, отказался. — Иначе здесь никогда ничего не изменится. Что ты будешь делать?
— Поброжу вокруг храма. Попробую понять, в чем тут дело.
— Хорошо. А я тем временем потолкую с Советом Достойных. Пора им знать, кто эти Искалеченные.
— Потом, — Ханнан машинально кивнул, думая о своем, — нужно самому поискать того, другого мага. И понять, нет ли в городе кого еще.
На пару минут купец сосредоточился на том, как спустить с холма свою грузную тушу. Наконец он напомнил:
— Есть еще закавыка. Дочка Арсилы.
— Побойся богов, — раздраженно ответил маг. — Ты не можешь выбросить ее на улицу!
— Ты сам говорил, что без обучения она наделает бед!
— Это будет нескоро. Нужны месяцы, чтобы сила восстановилась.
— Маски узнают в ней мага уже сейчас. Она не ты — не умеет прятаться.
Они остановились, и Такани наставил на чародея пухлый палец, требуя ответа.
— Боги, как ты не понимаешь? Я не могу… Правда. Я задолжал и старику, и их семье. Их нищета, смерть Арсилы — все это из–за меня… Я не могу. Это искупление, своего рода…
Купец помалкивал, давая магу полностью запутаться.
— А потом ты говоришь, что я дурак, — заключил он и сплюнул. — Искупления не существует. Ты не на базаре: сюда одну гирьку, сюда другую, и что перевесит. Впрочем, делай как знаешь…
Не оборачиваясь, он пошел прочь. Вздохнув, Ханнан начал спускаться следом.
Вечерняя степь дышала жаром. Отсюда Сакар казался уродливым наростом, выросшим на горизонте, — он уже откусил половину солнца и медленно заглатывал его по мере того, как вечер клонился к ночи.
— Захи меня заест за девочку, — пожаловался Такани. Ханнан невнятно промычал ему в ответ. — Он будет укоризненно вздыхать и говорить, говорить, пока не проделает во мне дырку.
— Ты прикроешь ее новым нарядом.
Такани рассмеялся, но в коляску забирался мрачнее тучи и, откинувшись на подушки, уставился в окно. Единственными звуками до самого города были стук копыт, бряцание оружия да скрип повозки на поворотах.
«Возомнил себя воином и полез на рожон»…
Меньше всего Ханнан хотел уподобляться героям дешевых баллад, что поют на базарных площадях, без начала и конца, которые можно слушать с любого места и получить свою порцию приключений. Их герои — воры и ловкачи, они обманывали менял, водили за нос наместников и князей, крали сокровища и теряли все ради нечаянного поцелуя.
Ханнан не хотел отправляться на разведку ночью. Но он помнил толчею рынка, море мыслей и чувств, плещущееся перед храмом, и понимал, что ночь — его последняя надежда.
«Возомнил себя воином и полез на рожон»…
Об этом думал маг, пересекая базарную площадь. По периметру горели факелы, а в лавках посапывали готовые проснуться торговцы — караван мог прийти и ночью, но все же с наступлением темноты рынок превращался в город призраков. Высокие здания с лавками, конторами и личными покоями, надменно взиравшие на суету внизу, обернулись темными и сонными громадами. Ручные тележки, сундуки, бочки — все было оставлено до утра и громоздилось горами. Ветер гонял над площадью вездесущую пыль.
Ханнан надеялся, что тот не принесет с собой караван из хасанских гаваней — иначе весь муравейник и впрямь ожил бы в мгновение ока. Маг повернул на огибавшую храм улочку, свернул еще раз — и решил, что лучшего места не найти.
Вокруг поднимались стены мастерских. Из–за угла тянуло помойкой, но чародей решил, что обойдется без близкого с ней знакомства. От площади его закрывала пустая и гулкая бочка для дождевой воды.
Сев наземь и прислонившись спиной к ее дубовому боку, чародей закрыл глаза.
Теперь — все, как его учили. Несколько дыхательных упражнений, затем создать покров, облекающий тело. Чтобы даже шахва, окажись он рядом, — углядел лишь заснувшего в подворотне нищего.
Колдовать рядом с храмом было жутковато. Но маг понимал, что это обман: то, что он делал, по сути, не было колдовством, сила не покидала пределов тела — а шахва тоже люди и спят так же, как и все прочие. Ну что ему может грозить под покровом?
Встряхнувшись, он дал себе почувствовать потоки — и
