Светка мгновенно исчезла в провале, и Никита тут же захлопнул дверцу. Внизу глухо стукнуло и стало тихо. Только ошалевшая от ужаса Стася по-прежнему колотилась в кладовке. Потом из подпола послышался шорох, точно по полу волокли что-то тяжелое. А потом – снова грохот, звон бьющихся банок и дикие крики.
Наверху были не Светкины дети, зато в подполе был ее муж.
Стася налегла на дверь всем телом, что-то затрещало, и она жадно вдохнула пропитанный пылью воздух, казавшийся таким свежим после душной подлестничной тесноты. Вместе с ней из кладовки с грохотом вывалилась веревочная швабра. Человек, который запер Стасю там, неподвижно сидел на полу в нескольких шагах от лестницы. Красных пятен на его изодранной одежде прибавилось, и по рукам стекали кровавые струйки. Стася сдавленно охнула, человек поднял голову, его глаза расширились, и он вдруг рявкнул:
– Беги!
Стася обернулась и увидела, как по лестнице, бесформенными мешками переваливаясь со ступеньки на ступеньку, сползают черные твари. Одна из них подняла то, что заменяло ей голову: сверкнули багряными огоньками многочисленные глаза, распахнулся круглый рот. И тварь, сжав свое неуклюжее, покрытое коростой тело в тугую пружину, прыгнула метра на три, прямо к Стасе, и впилась многозубой присоской ей в бедро. Кровь брызнула во все стороны, Стася рухнула на пол, беззвучно разевая рот от невыносимой, невозможной боли. Никита схватил швабру и отшвырнул ею подменыша, но ему на грудь тут же прыгнул второй. Круглый рот жадно сокращался над самым его лицом, зубы со скрипом терлись друг о друга. Никита ткнул черенком швабры в мерцающий глаз, послышался жалобный, почти детский всхлип, и туша свалилась с него. Он нащупал руку Стаси, схватил ее и поволок к двери, но девчонка не могла встать. А под ноги Никите снова кинулось плотное, кожистое…
Далеко, на участке Петуховых, Катя заворочалась на еще теплом полу гаража, зашептала, не открывая глаз:
– Огонь, огонь… Баба огненная… огонь…
«Огонь, огонь», – отдалось у Никиты в голове. Он вспомнил вдруг Катины слова – подменыши всегда огня боятся. Только где его взять, даже спичек с собой нет. Никита колотил зверей деревянным черенком, тащил за собой ревущую Стасю – давай, еще немножечко, ползи. И понимал, что им конец, бероевские подменыши окрепли достаточно, чтобы оставить от них то же, что и от остальных – лужу крови да обглоданные кости, – разве что времени на это им потребуется немного больше.
И тут это произошло снова – вспышка бледного пламени, только совсем слабая. Швабра, которой Никита отбивался от тварей, занялась белым огнем, почти мгновенно перешедшим в обычный, оранжевый. Подменыши с визгом отпрянули.
– А-а-а! – заорал в приступе первобытного восторга Никита и принялся лупить тварей горящей шваброй. Растрепанные грязные жгуты полыхали ярким факелом, пламя уже перекинулось на черенок, летели искры, шипела и пузырилась черная кожа… Подменыши прижимались друг к другу, пытались увернуться, выли – и отползали.
Сбежавшиеся дачники увидели сквозь серую морось необыкновенную картину: Никита Павлов, крича что-то неопределенно-призывное, хлестал посреди улицы горящей палкой двух огромных тварей, отдаленно напоминавших тысячекратно увеличенных пиявок. Твари шипели, ревели, разевали круглые зубастые рты, но покорно ползли туда, куда гнал их Никита – вниз по улице, к Сушке. А под забором бероевского особняка, прижимая руку к обильно кровоточащему бедру, сидела никому не знакомая девочка-подросток – с короткими светлыми волосами, круглощекая, испуганно глядящая на всех заплаканными глазами.
– Помогите ей! – крикнул Никита. – Не отпускайте! Она оттуда, снаружи!
Молодежь – Пашка, Юки, даже Андрей, из последних сил имитировавший скептицизм, – отправились вместе с Павловым, чтобы поглазеть на невиданных существ. Никита ловко удерживал подменышей посреди дороги, награждая огненным ударом за каждое отклонение от назначенного курса, и приговаривал:
– А я вам про что… Вот ваши звери, сучата бероевские… А она их людьми живыми кормила. Вот, глядите, вот ваши звери…
Юки с тревогой смотрела не на зверей, а на Никиту. Она никогда не видела его таким разъяренным, таким восторженно-жестоким. Таким злым. Он напоминал охотника, волочащего по снегу еще вздрагивающего в агонии волка – бог знает, из какого фильма или книги всплыл в памяти Юки этот болезненно-яркий образ. А еще у Никиты, ободранного и исполосованного, был вдобавок отрублен кончик безымянного пальца на правой руке, но казалось, что он не замечает ни боли, ни крови, в которой перемазан с ног до головы.
Они дошли до реки, до глинистого спуска к воде. Никита успел краем глаза заметить торчащую в кустах деревяшку – одну из Катиных удочек-закидушек. Звери скатились по влажной глине, точно бобры или тюлени. Их уже не надо было направлять, они сами ползли, извиваясь, к воде.
– На реку нельзя, – неуверенно напомнил Андрей.
Никита только махнул рукой – забыв, что все еще держит в ней горящую палку, от которой Андрей шарахнулся, – и спустился вслед за тварями.
Подменыши нырнули в зеленовато-бурую воду один за другим, оставив круглую дыру в ряске. И ничего больше – ни кругов, ни пузырей. Исчезли, будто их и не было.
– И все? – шепнула Юки, втайне ожидавшая, что сейчас из реки выйдут настоящие бероевские дети, целые и невредимые, и наступит хотя бы относительный хеппи-энд.
– Больше никого не сожрут, – Никита шумно выдохнул и швырнул в воду свой догорающий факел.
Стасю обступили незнакомые люди. Они что-то говорили, тянули к ней руки, но она не понимала, речь распадалась на отдельные бессмысленные слоги, которые тоже тянулись к Стасе, окружали ее облаком, как кусачая мошкара. Паника нарастала внутри, время тянулось медленно и туго, как ириска, медленно открывались и закрывались чужие рты. Дышать стало тяжело. Стася вдруг поняла, что эти люди – гораздо страшнее тех черных зверей и их сумасшедшей хозяйки. Звери были зверями, у них не было разума, они просто хотели есть. А сейчас ее окружали люди. Трясущиеся руки, опухшие измученные лица, жадные тяжелые взгляды. И запах, от этой толпы шел кислый, больной, страшный запах. Так иногда пахнут нищие в метро – те, что пытаются разжалобить угрюмых пассажиров культями и язвами. Звери были зверями, а эти люди когда-то были нормальными, разумными. Но потом с ними что-то случилось. Может быть, они уже умерли, просто не знают об этом и продолжают вставать по утрам, одеваться, бесцельно бродить по земле…
– Вы мертвые! – завизжала Стася. – Мертвые!
Дачники отпрянули – этот вариант они тоже уже и рассматривали, и обсуждали, и он особенно их страшил. А Стася, стиснув зубы от боли, вскочила и побежала прочь от
