Акана встал. Карла усмехнулась:
— Я редко говорю это слово, воин, но ты его услышишь. Спасибо, — Карла чуть наклонила голову. — Спасибо за службу. Главное сделано, теперь необходимо вас вернуть назад, в родные земли. Этим я займусь неотлагательно. Теперь моя очередь держать слово…
Через час, проводив наемников и заперев ворота, графиня пришла в подземелье. Карла в руках несла факел — ей не терпелось лучше рассмотреть подарок. Капитан Янош согнал детей в холодный каземат с темными от сырости пятнами на стенах. Здесь раньше хранилась капуста — в углу ещё лежало несколько заплесневелых мерзко пахнущих кочанов. Карла вошла, подняла факел выше, вгляделась в испуганные лица. Надо же, выродки из Дикого поля! Это ж целое состояние! Волкулаки — лютичи, три мальчика и одна девочка из леших…нет, больше… за спинами прячутся… тоже огня боятся… Дети степняков язычников… три ведуньи… с пяток маленьких ведьм… Ай, как хорошо… ай какая сласть… это же лучше чем хотелось… Всё бы это богатство да оставить себе… но, нельзя… Эта проклятая Камарилла! Если Мастер клана Сов узнает, кто навел наемников на Дикое поле, погибнет и она и вся её семья… А узнать не должна! Поэтому Карла и Янош заранее решили отправить от греха подальше своё призванное из далеких стран войско в пустующий Идавель. Никому и в голову не придет искать их в заброшенной школе магии… И детей бы отправила… да их — то найдут… Это наемники никому не нужны, а с детьми народов, ведающих магию сложнее. Несчастные родители горы будут грызть, скопом души продавать, а сделают всё, чтобы найти своих наследников…
— Янош!
Советник спустился с лестницы на несколько ступеней.
— Да, госпожа.
— Я же говорила только об одном ребенке, — у графини дрогнули губы.
— Заказ выполнен, — Янош поклонился. — Мальчик в Крым прибудет отдельно.
Графиня передразнила советника:
— Хмельны от удачи! Надо было с этого начинать. Мне нужны воины, а не поэты.
Капитан склонил голову ещё ниже. Карла разозлилась. Почему она вынуждена смотреть на его макушку? Янош прекрасно знает, что графине должно внимать, не отрываясь от неё глаз. Наверное, этим он показывает своё недовольство хозяйкой. Слишком многое стал себе позволять, и самое обидное, ничего с этим поделать нельзя — сама виновата.
— С мальчиком поторопитесь — нам теперь нужны деньги. Видишь, поиздержались… Выродков в Каффу, к крымчакам. Только… — Графиня подняла факел выше и приблизила к детским лицам. — Оставь вон ту ворожею, с опухшей ногой и эту, светловолосую с нарывом на плече… Всё равно до Крыма не дотянут.
***
Северная часть Туркмено — Хорасанских гор. Ночь. Развалины храма огнепоклонников. На открытой площадке под звездами, пляшущий цветок огня осветил склонившиеся над пыльным ковриком две фигуры. Каландары. Одеты как все дервиши, принадлежащие этому ордену — в грубое рубище до пят, на головах высокие черные с меховой оторочкой шапки, к которым пришиты монеты, пуговицы, веревки с растрепавшимися концами, разноцветные лоскуты, птичьи кости.
К обломку колонны приставлены два посоха.
Перед дервишами лежат кокосовые чашки, в которые обычно служители Аллаха Милосердного собирают подаяния. Сейчас они пусты — полными были ладони каландаров: в них крепко зажаты сухие косточки из скелетов семи птиц.
Мерно звучит заклинание. Тела дервишей раскачиваются из стороны в сторону. Глаза мерцают во мраке… Произнесены последние слова заговора, ладони разжимаются, и кости с дробным перестуком летят в чаши.
Каландары гадают.
Гадают на смерть.
Свою смерть.
— Афрухтан — ба! — от костра вверх взмыли три светлячка — их сияние поможет лучше рассмотреть сложившиеся в чашах магические узоры.
— Я вижу Бараний рог и курай.
— Я вижу Змею, поедающую свою, только что сброшенную шкуру… Курай — флейта или растение?
— Сухой стебель.
— Сколько осталось лепестков?
— Семь.
Молчание. Осмысление.
Один из дервишей, начинает тихо напевать монотонный мотив, древний как печаль, страшный, как сон приговоренного к смерти. Второй, с черной узкой бородой, блестящей от жира или от грязи, говорит тихо, словно самому себе:
— Не думал, что догадаются. Не думал, что так скоро. Воистину — глупец тот, кто врага считает глупцом.
Молчание. Осмысление.
— Но у нас есть время… Целая неделя… Проклятье! И не уйти…
— Вот напасть! — сам того не замечая дервиш начал растягивать слова, вторя гармонии напева брата — каландара.
— Как всё было умно задумано… Как красиво… Но нельзя перехитрить шакала… Нельзя взлететь выше орла… Нельзя убежать от гепарда…
— Мы сделали это. Мерзкий Джабраил посрамлен и обманут. Поэтому оставшееся время, — голос дервиша окреп, — надо прожить достойно.
Только были произнесены эти слова, как оба дервиша обнажили в страшном оскале зубы и в две глотки прорычали:
— Муруган!!!
Этот вопль наполнил келью, растекся по пустым коридорам разрушенного храма, возвысился над щербатыми стенами до самого неба, и в этот миг горы, долину и храм сотрясло землетрясение. Стены покачнулись, каменное крошево осыпалось вниз, над некоторыми ранее разрушенными комнатами не выдержали перекрытия, и упали потолки…
Но дервиши не шелохнулись.
Они знали, что попадут в райские сады не сейчас, не от этой дрожи земли.
У них ещё есть неделя.
Семь последних дней жизни.
***
В ночь перед отплытием в Крым Василий Грач обходил дозоры когда его, бредущего во тьме, окликнули. Сначала Василию показалось, что это ветер шумит, но вдруг рядом отчётливо раздались слова:
— Грач, здесь я.
Воин положил руку на рукоять сабли, готовый выхватить её или, если врагов будет много, обернуться птицей. Вдруг во тьме появилась высокая фигура: белые волосы, белые усы и борода, белая рубаха до травы. Василий, узнав гостя, горько усмехнулся. Грач, предводитель гонимого, презираемого всеми степными племенами народа имел честь видеть одного из высших волхвов — светодара.
— О, смотрите, кто снизошел до нас — старый крылатый пёс. И как только белые крылья принесли тебя в наш проклятый угол и не запачкались? — спросил Грач, презрительно скривив губы.
Старик ответил строго:
— Не смейся, Василий. Я стою перед тобой не для того, чтобы сравнивать цвет наших перьев.
— Говори старик быстрее, что надо? А то вдруг мои воины услышат. Как мне им объяснить твой приход?
Волхв поклонился, коснувшись пальцами травы, и, разогнувшись, пропел:
— Зачекай, зачекай Васыль пока я молвлю. Дай душу открыть, дай горе излить. А потом запроси, хош любаву, хош потраву.
Василий, как зачарованный, поклонился в ответ, пропел:
— Зачекаю, зачекаю, не потяну мослы. Дай и мне горя свого, дай и я поплачу.
Встали оба, протянули руки, переплели их по обычаю магических народов крест — накрест, уперлись лбами, уставились, глаза в глаза, не моргая.
— Весь я пред тобой как на длани, — начал волхв. — Ни псом крылатым прибыл, на своих ногах босых да истомленных дошел. Горе у меня, Василий Грач, враг ты мой покровный. Выгнал я тебя с твоих земель родных своим языком поганым. Малый — малый он, а горя много приносит и хозяину и всем
