Подскочив к Симеону, коротышка зачастил словами, как бисером посыпал:
— Час назад я говорил себе, что в этом вопросе, — указательный палец пухленькой почти детской ручки на секунду взметнулся вверх, — может разобраться только Симён — паша! Вот, а ты уже здесь. Кр — р–р — асота! Только… Вот незадача. Я уже забыл, по какому поводу тебя вспоминал… И знаешь, что? Когда в памяти всплывет, даю голову на отсечение, ты снова будешь далеко!
Хозяин караван — сарая противно захихикал.
— Может, поживешь у меня, пока мои мозги на место встанут? Сколько дел, сколько вопросов, на которые нет ответов! Сколько знамений, сколько упущенных возможностей заработать. А сколько шансов разориться! Ты посмотри на свою голову, — Улейбулла подскочил к старику и подсунул ему под бороду зеркальный овал на ручке, — и на мою! Ты бы быстро разобрался, что к чему, а я так слаб, так немощен. У меня голова ма — а–а — аленькая! Счастье, как песок в чужих часах ссыпается! Я вот тут с вами говорю, а рядом, вот там, — хозяин показал на восток, — вот там, — показал на запад, — и там, и там…
Вдруг в руке Улейбуллы появилась волшебная палочка и из неё вырвались искры, пролетели полкомнаты, закружились, заклубились в танце, и построили над потолком комнаты дворец, с куполами, арками, высокими стенами, башнями.
— …Везде перемены и события, везде совершаются чудеса, а каковы последствия? Каковы последствия, я спрашиваю?
Хозяин караван — сарая как бы между делом подбежал к мешку русина, ощупал и попытался приподнять.
— …Вы знаете? А я нет.
Воздушный прозрачный дворец начал разрушаться. Сначала башни, купола, потом стены…
— Немощен, слаб, и кто вразумит меня недалекого? Кто одарит меня умным звездочетом? Спрашиваю эту паршивую собаку Ахмета, что видится тебе, о, мудрейший, что показывают планеты и созвездие Дракона, созвездие Девы и Цефея. Какие знамения сияют в созвездие Ориона? Чего ждать, к чему готовиться? И знаешь, о, Симён — паша, что мне отвечает сивобродый школяр Ахметка? Говорит, всё хорошо, всё спокойно, все будут здоровы и счастливы. Многие лета! Многие лета! А через пять дней…
Улейбулла взял Георгия за руку, посмотрел на перстень с опалом, и, сравнив со своим, — у него на среднем пальце плотно сидело кольцо с огромным рубином, — довольно хмыкнул.
— … а через пять дней, первые гонцы от Ислам — Гирея! От Ислам — Гирея! Все думали, прячется от дяди, от Саадет — Гирея, а он, не будь дурак, возьми, да и на север сходи с великой бранью. Или дурак?.. Нет, не дурак! До Оки дошел. Такую добычу взял, такая добыча, мне бы хоть сотую часть, — взвыл Улейбулла, заломил руки. — И что? Я тебя спрашиваю, и что?
Настала очередь Назара выслушивать причитания хозяина.
— Караваны идут? Идут! Из Китая, из Казани, из Ливана. А зачем они тут, если скоро вся добыча крымчака на наши базары хлынет? Кто его надоумил? Кто помог? Кто меня разорил? А тут ещё плачущая Луна! Кто её ждал? Кто знал? Может, кто и знал, но только не пустоголовый старик Ахметка. Может ты, водяной, знаешь? Или ты, грек? Откуда слёзы у Луны?
— Не знаю, — пробасил Назар, посматривая на хозяина караван — сарая исподлобья.
— И я! И я не знаю!!! Чего ждать, к чему готовиться? По миру идти, в султанский дворец сторожем?
Разыгранный для гостей спектакль закончился. Улейбулла отбежал в угол, где курился кальян и постелены ковры, сверху которых горбилась дюжина подушек. Плюхнувшись в мягкое, и уставившись в потолок, он спросил жалостно:
— Чего пришли?
Симеон пригладил бороду, прочистил горло.
— Назар Турбат и племянник мой, Георгий, в гости приехали. Говорят, не можем дома сидеть. Надо, говорят, к Улейбулле идти, скромный подарок преподнести, а то скоро назад в дорогу, а уважаемый управляющий караван — сараем Улейбулла прознает, и спросит, почему не зашли, не спросили о здоровье, о житье — бытье?
Георгий сделал шаг вперед.
— Примите подношение не как знак вежливости, а как дар друга. Это зуб морского элифанта с далеких восточных морей.
Купец из широкого рукава вытащил сверток черного аксамита — бархата, развернул его, и все увидели, как на ткани цвета ночи лежит белый костяной рог. Грек подошел к чайханщику и с поклоном преподнес дар. Хозяин караван — сарая подполз, выхватил из рук купца теперь уже свое добро, приблизил к глазам — с потолка тут же подлетело несколько свечей — рассмотрел внимательней.
Подарок был страх, как чудесен. Мастера вырезали кость так, что она напоминала клетку, в середине которой находился зверек, похожий на соболя. Если потрясти — что хозяин тут же и сделал — то игрушка издавала мелодичный звон. Как мастер смог вырезать этого зверька, поместив внутрь рога? — загадка.
Улейбулла услышав нежный звук, взвизгнул от удовольствия, но, тут же стал серьезен. Как учит предписание османских мурз? Степенность, степенность и ещё раз степенность. Спешить — только шайтана тешить. Хозяин караван — сарая восторженное выражение лица сменил на скучающее — не стоит неверным показывать свое восхищение, пусть думают, что таких безделушек у него полные сундуки, но удержаться не смог, спросил:
— А второй гость зачем пожаловал? Нечасто я принимаю у себя речной народ с севера. Как поживают древние Карпаты? Хаживал, бывало, по делам торговым. С Великой Маткой вашей Берегиней имел честь разговаривать. Большой мудрости ханум, хоть и женщина. Как её драгоценное здоровье?
Настала очередь Назара выйти вперед.
— Мне надо к правителю.
Симеон и Георгий при этих словах скривились, как от зубной боли, но прервать русина не посмели.
— К Махмуд — бегу надо, — добавил Назар.
Улейбулла замер, бросил на подушки подарок, подскочил ближе к гостю. Ему не надо было вставать на цыпочки, чтобы посмотреть русину в глаза — сейчас, стоя на кушетке, росту они были почти одного. Назар, увидев лицо хозяина караван — сарая, изумился: молодое издали, оно казалось древним вблизи. Мириады морщинок сеточкой окутали лоб, щеки, украшенный несколькими волосками подбородок; по шее прошла россыпь бородавок и пигментных пятнышек… Одни глаза искрились задорным сиянием.
— К правителю? Без спроса? Кр — р–р — асота! К чему такая спешка? Всем известно, что Махмуд — бег сам призывает к себе. Вы ещё и не подумали, а он уже знает, что вечером вы предстанете пред его очами. Почему он вас не пригласил?
В этот раз в голосе Улейбуллы не было и намека на капризность или жеманство. Слова вырывались, как удары плети. Греки нахмурились, но
