– Нет уж, друг! Слезай оттуда! Даю тебе ровно минуту на размышление. Если сейчас же не спрыгнешь – отдаю твою порцию Капе. И я не шучу!
– Мам, да прекрати ты его уламывать, сядь и сама поешь!
Сегодня дочь неожиданно расщедрилась и приготовила жутковатый на вид завтрак: толстенные бутерброды – яйцо и консервированный тунец. Справедливости ради надо отметить, что Самоварова даже на такое была не способна. Пушистых прихвостней накормить – святое дело, ведь эти спиногрызы сами кашеварить вряд ли научатся. Сама же Варвара Сергеевна относилась к еде более чем равнодушно, пока работала – закидывала ее в себя исключительно из-за физиологической потребности организма и, как смеялся Никитин, питалась главным образом кофе да сигаретами. Правда, иногда ей очень хотелось съесть какую-нибудь затейливую сладость, из тех, что продавались в дорогих кондитерских, но подобную роскошь она позволяла себе нечасто.
– Ну как?
– Вкусно, – с трудом проглотила кусок Самоварова.
Такой ломоть был бы в самый раз голодному студенту в походе. Откуда же в ней столько грубости? Самоварова вздохнула, украдкой косясь на дочь.
Под прицелом хищных Капиных глаз Пресли нарочито медленно, словно издеваясь, поедал из миски утреннюю порцию каши.
Дочь подлила себе жидковатого кофейного напитка и подтолкнула по направлению к матери сахарницу и молочник.
– Давай, мам, жуй веселей! А то я твою порцию тоже Капе отдам!
– Ань, я до районной поликлиники сегодня прогуляюсь.
– Это еще зачем? – напряглась Анька.
– Да зуб ночью спать не давал, – не поведя бровью, сочинила Самоварова.
– А… Сливок тогда купи, эти последние. И не туси там долго, а то опять твои нассут, куда не надо!
Захлопал холодильник, вскипели бигуди, по телевизору начался очередной идиотский детективный сериал, который дочь упорно включала для нее каждое утро.
От Никитина пришло сообщение: «Набери, как сможешь».
Когда через сорок минут Анька ушла, Варвара Сергеевна наконец-то сварила себе хорошего, крепкого кофе, который дочь ей пить запрещала (давление!) и удобно устроилась в своей комнате в придвинутом к окну кресле.
Она закурила и набрала полковника.
– Запишешь или запомнишь?
– Обижаешь…
– Ну смотри… Мигель Мендес, тридцать три года, наполовину кубинец, с двенадцати лет живет в России, работает танцором. Около трех лет назад стал сожительствовать с некой Галиной Н. Она бухгалтер, имеет дочь от предыдущего брака и годовалого ребенка от этого Мигеля.
– Принято. Про женщину что?
– Валентина Шац. Замужем за топ-менеджером крупной фармацевтической компании, то есть была замужем… Как они это любят, хозяйка салона красоты в центре города. Пятьдесят один год, бабушка по первому ребенку.
– Ух, ты! Умеют же жить! Тьфу ты, с языка слетело…
– Да ладно… Горничных и охрану по третьему кругу опросили – никаких зацепок. Охранник тот еще, одно название, фактически консьерж ночной смены, вялый совсем. Выходил, говорит, за ночь пару раз за сигаретами и газировкой. Одним словом, кто угодно мог пройти.
– Ясно. Пойду в сеть засяду, покопаюсь.
– А что, твоя так и не подключает интернет?
– Нет. Ладно, до связи.
– Пока, голубушка. Звони сама!
Варвара Сергеевна раздавила в пепельнице окурок и наскоро занялась кормежкой голубей, для которых у нее был заранее припасен пакетик с хлебными крошками.
Зная, что в доме кошки, прикормленные голуби не осмеливались подлетать прямо к окну и теснились на козырьке подъезда.
Пресли и Капа тут же запрыгнули на подоконник, прильнули к рукам хозяйки и, осторожно высунув мордочки наружу, стали внимательно наблюдать, как стая грязных птиц пытается поймать клювами хлебный снегопад.
На плутовских кошачьих мордах застыло высокомерное выражение.
– Все, финита ля комедия! – и Варвара Сергеевна захлопнула окно.
Через час ей следовало быть в районной поликлинике, на приеме у психиатра.
* * *– Проходите, не стойте в дверях!
Районный психиатр Валерий Павлович И. пытался, не вставая с кресла, собрать что-то, рассыпанное по полу.
– Добрый день!
– Добрый! – отозвалась из-под стола его неестественно выгнутая спина в белом халате.
«Что у него там, бисер?» – усмехнулась Самоварова, вспомнив Ларису Евгеньевну, милейшую пятидесятилетнюю брюнетку из ведомственной поликлиники, являвшую собой наглядный пример как минимум парочки симптомов тех заболеваний, которые она с воодушевлением диагностировала у пациентов.
Варвара Сергеевна осмотрелась: белые пластмассовые жалюзи на окне, одинокий кактус на чистом подоконнике, глухой шкафчик в углу, стол с допотопным компьютером и жидкой кучкой бумаг. Пахло тоской.
Она прошла к столу и нерешительно присела на краешек свободного кресла.
– Я вас слушаю. – Из-под стола вынырнула седая коротко стриженная голова, расправились плечи, из-под врачебного халата полыхнул бордовым галстук и… Самоварова потеряла дар речи.
В левой горсти психиатр, вчерашний пострадавший от ее каблучка мужчина, держал собранные с пола сигареты, половина которых была сломана пополам.
Он быстро сунул в ящик стола сигареты, удивленно глянул на нее сквозь очки и тут же полез в компьютер.
– Курить пытаюсь бросить таким оригинальным способом, – пытаясь скрыть то ли смущение, то ли раздражение, скороговоркой произнес он. – Если интересно, расскажу. Варвара Сергеевна, да? А я ведь не сомневался, что мы еще встретимся, просто не предполагал, что здесь.
– О боже… Какое дурацкое совпадение! Знаете, я лучше пойду перезапишусь к вашему коллеге.
– Ну зачем так? Кстати, очень рад вас видеть! Вы все-таки расскажите, с чем пришли. Раз пришли, значит, вас что-то беспокоит?
Он явно нервничал.
«Какая прелесть!»
– Беспокоит… Если честно, я вчера даже думала про вас, точнее, не про вас, а про эту мерзейшую ситуацию, и под конец уже и не знала, плакать мне или смеяться.
– Вы пережили стресс… Вы об этом хотите поговорить? Или про убитых? Но я их не знал…
– Хватит вам ваньку-то валять! А то вы не знаете, что если следствию было бы необходимо что-то уточнить у вас про убитых, которых, верю,
