Идиоты! Наставят ограничителей, причем незаконно, и руки не доходят что-то с этим сделать!
Как и у большинства женщин, у нее возникали сложности при парковке, и подобные ситуации ее выводили из себя. Выворачивая руль то вправо, то влево и одновременно пытаясь выскользнуть из ловушки, вскоре Галина услышала мерзкий скрежет. Выскочив из машины, она обнаружила, что наехала на эти чертовы столбики. Ядовитая зеленая краска оставила заметный след на ее белой, только вчера вымытой «тойоте».
Все одно к одному!
По тротуару шла семья: папа, мама и малышка в легкой шапочке с огромными розовыми помпонами. Галина чуть было не попросила у них о помощи, тем более что у отца семейства было такое открытое и доброе лицо, но тут же почувствовала, что гордость не позволит ей принять ничьей помощи, ни даже сочувствия.
Слезы, не спросясь, застелили глаза, руки, вцепившись в руль, не давали сдвинуться с места, сухой язык прирос к небу.
«Ничего… Я сама, сама…»
Галина обернулась на счастливую семью, уплывавшую вдаль, отчаянно не понимая, как же ей жить дальше.
Выходит, ради доченьки она просто обязана продолжить свое существование рядом с предателем.
Нет, он предал не Любовь, ведь Любовь – это что-то абстрактное и сложно объяснимое…
Родик предал другое: ее заботливые руки у него на лбу, когда он валялся в больнице с зашитым после аппендицита брюхом; выложенные ею фотографии на страничке в соцсети, на каждой из которых они – образцово-показательная пара; ее преданность в работе и личной жизни; ее счастливый смех под бой новогодних курантов и… давно остывшие блюда на плите, не потраченные на себя ее собственные деньги, не купленные и не подаренные им цветы… В конце концов, тем, что именно он стал отцом ее дочери, он ее тоже предал!
Мать на днях сказала: «Потерпи, куда тебе метаться? Он говно, я это тебе всегда говорила – но все они таковы!»
Бабуля же прямо спросила, сколько она зарабатывает, и уточнила, будет ли у нее возможность после развода остаться бухгалтером в клубе.
Да, бабуля…
Будучи хореографом, она в начале девяностых держала точку китайского ширпотреба на большой крытой толкучке: жить-то надо как-то было…
А маман так и продолжала служить за копейки в своем скучнейшем институте статистики, с оскорбленным видом принимая бабушкины подачки на платья, сласти и дополнительное образование для девочек.
Мать часто упрекала Галину в том, что она унаследовала бабкин характер: до тошноты прямой и честный, не терпящий неопределенности.
Но где же ее честность, где?!
Уже год, как она точно знала, что живет во лжи.
Уже несколько лет, как она догадывалась об этом.
И продолжала обманываться и обманывать окружающих, а те лишь потворствовали этой лжи и двулично донимали своими приторными тостами: «За образцовую семью!»
Если бы Родион хотя бы имел достаточно ума, чтобы скрывать свои пороки!
Так и протянули бы еще лет десять – двадцать, а то и до красивой старости бы весь этот паровоз дотащили…
Так нет!
Он, гнида эгоистичная, даже не удосуживался прятать от нее свои грешки…
* * *Ночной клуб, где работали Галина и ее муж, когда-то стремился составить конкуренцию знаменитому на весь город «Казанове», однако владельцы, которых Галина никогда не видела, а только знала по именам-отчествам, решили поступить иначе.
Клуб занял другую нишу: неплохого заведения для мужчин среднего класса, с оперетками, в пять раз завышенными ценами на еду и алкоголь и полуголыми девками со всех концов бывшего Союза.
Галина занималась официальной бухгалтерией клуба, настоящего же бухгалтера, полного, похожего на раздутую жабу, с пигментными пятнами на руках, водянистыми «базедовыми» глазами, и с такой дикцией, будто он только что закусил, но не проглотил, за пять лет работы Галина видела лишь несколько раз.
Соломон Аркадьевич, всем своим видом демонстрируя глубочайшее к ней уважение, иногда заходил в ее в кабинет, чтобы изучить годовые отчеты.
Родя знал про истинное положение дел клуба куда больше, чем Галина, но, бывало, разоткровенничавшись, сам себя обрывал, приговаривая: «Меньше будешь знать – лучше будешь спать!»
Галина же с ее трезвым практичным умом понимала: добром это не кончится, ведь возможность до отказа набивать холодильник, регулярно менять престижные марки автомобилей и многое-многое другое у них с мужем была только благодаря чужим порокам.
Как это часто бывает, когда честные люди привыкают к хорошим деньгам, она быстро предложила своей совести заткнуться.
Мать и бабку от этого знания она оберегала как могла: работаем, мол, в клубе, с артистами, а там всяко бывает… Потому и допоздна. Потому и выпивает Родька, что не может не выпить – это же его работа.
Как давно алчный дьявол пожрал практически все?
И остался у них в доме один похмельный, воспаленный нерв.
В ее теперь уже редких слияниях с мужем не было и намека на былую нежность, только привычка, только повинность.
Сегодня, проснувшись одна в супружеской спальне (когда Родя, как блудливая собака, приходил под утро, он падал одетым на диван в гостиной), она вдруг подумала о том, что забыла, как пахнет мимоза.
И близкие слезы тут же навернулись на глаза.
Многие, может, думают, что на Восьмое марта она завалена цветами (еще бы, такой импозантный муж, который постит такие пронзительные цитаты на своей страничке в соцсети!), а она, проходя мимо цветочных магазинчиков, фотографировала ничейные букеты, чтобы повесить эти фото на свою страничку в соцсеть…
Да, через три дня после праздника он, лишь для вида виноватый, глядя на нее злыми, пустыми глазами, подарил ей туфли, которые она сама себе купила, то есть просто вернул ей деньги за эту покупку – с таким видом, будто отдал последнее.
Невозможно! Не-воз-можно больше!
Назад хода нет…
Пускай уматывает к своей мамашке, к бабам, к черту лысому, куда угодно!
Галина толкнула перед собой тяжеленную дверь.
В холле клуба (несмотря на
