— Я пытался доказать научному миру факт существования доисторических животных в исторические времена, — печально вздохнул профессор. — Например, в эпоху античности…
— А что, разве вокруг Парфенона по ночам паслись мамонты? — съязвил Казарин. — Ах да, их же Геракл на ночь к колоннам привязывал, чтобы они в Атлантиду не удрали!
— Простите, уважаемый Артем, но вы в корне неверно интерпретировали мое высказывание, — покачал многомудрой лысиной Гаплевский. — Видите ли, известный писатель-фантаст Иван Ефремов[1] где-то упоминал про пряжку из скифского кургана, хранящуюся в Эрмитаже, на которой изображен… представьте себе, саблезубый тигр смилодон! А оснований не верить ему у меня нет.
— Кому — тигру? — вновь поддел Артем.
— Какому тигру? — удивился профессор. — Ах нет, не тигру, разумеется, а Ефремову!
— Ну, конечно, фантаст фигни не напишет! — ухмыльнулся с койки Казарин. — Только всю правду, как она есть, выскажет!
— Видите ли, молодой человек, Иван Антонович был прежде всего выдающимся ученым-палеонтологом и только во вторую очередь — литератором, — строго поджав губы, погрозил Артему пальцем профессор. — Смилодоны совершенно точно обитали на территории обеих Америк еще в десятом тысячелетии до нашей эры, а скифской пряжке никак не может быть многим более двух с половиной тысяч лет! Другого объяснения возможности существования этого артефакта, кроме как путешествия в незапамятные времена к берегам обеих Америк крито-минойских мореплавателей (а может, и вовсе атлантов!), я лично не вижу. Не знаю уж, с натуры ли делал пряжку скифскому вождю греческий мастер — скорее всего, с какого-либо не дошедшего до наших дней еще более древнего изображения. Но причин, по которым первобытному чудовищу нельзя очутиться в тени Парфенона или, скажем, египетских пирамид, я не вижу! В конце концов, встречали же мамонтов в Сибири казаки из отрядов Ермака. А это уже совсем близкие к нам времена!..
— Скажите еще, что вы сами их видели — мамонтов да динозавров, — скептически хмыкнул Артем.
— Видел! — выпучил глаза профессор, но тут же погрустнел: — Но теперь меня подлечили, и больше не вижу…
— Эй, Бреднев, на укол! — послышался грубый женский голос, вернув споривших о невообразимо древних временах людей к унылой реальности.
Секунду спустя крепкая жилистая ручища, которая, казалось бы, никак не могла принадлежать женщине, появилась в поле зрения Казарина и отвесила жирного леща коечному онанисту.
— Опять дрочишь, паскуда! — заругалась невидимая Артему бабища. — Вот посажу тя в женскую палату — там тебе причиндалы-то пообрывають! Ну-ка, психи вонючие, отвяжите ентого! Яво завотделением чавой-то взыскалси…
Артему не составило труда догадаться, что это была санитарка и говорила она про него. Через секунду та же борцовская ручища выхватила бедного Брежнева за шкирку «из кадра». А интеллигентный старичок склонился над Артемом и принялся распутывать хитрые узлы и петли дурдомовских полотенец под аккомпанемент генсековского бурчания:
— Брежнев умер, а тело его живет!
— Топай, топай, паразит! Таблетки принимать не хош — подставляй сраку! — ворчала санитарка.
Артем, путы которого уже ослабил старик профессор, разглядел, что ее сопровождает санитар — холеный качок из тех, что косят на таких вот «придурочных» должностях от армии.
— Я сегодня принимаю не таблетки, а французского посла! — обиженно буркотал Леонид Ильич, которого холеный брезгливо, двумя пальчиками подцепил за шкирку и повел к выходу. — Его тоже в сраку?
— Давай, давай, шевели булками, чрезвычайный и полномочный посол на хер! — улюлюкал со своей койки Михаил Евграфович, продолжая, подобно своему великому тезке, дело Гоголя, но очень по-своему.
Казарин вдруг вспомнил («Черт бы ее побрал, эту эйдетическую память!») строчки из письма «злейшего друга» Еоголя — Белинского, который в одном из писем Боткину написал по поводу автора «Ревизора» и «Мертвых душ»: «Вот что делает с человеком онанизм». В те времена бытовало убеждение о губительном действии подобных манипуляций на здоровье. Упоенно теребящий крайнюю плоть Михаил Евграфович служил живым примером антинаучности подобных заблуждений.
«Дурдом!» — меланхолически подумал Артем и сел на койке, растирая затекшие, исколотые иглами шприцов и капельниц руки. Он чувствовал себя словно в детстве, когда только проснулся и организм настолько слаб, что даже не можешь сжать кулаки. А сжать кулаки ему сейчас очень хотелось.
Глава 2
Шизофрения, как и было приказано
Главный герой узнаёт кое-что новое об одном маленьком пушистом зверьке и лишний разубеждается в расхожем мнении, что все психиатры сами немного чокнутые.
— Так вы утверждаете, что не далее как на днях беседовали с Берией? — зевнув, спросил завотделением и с ленцой записал что-то в своих бумажках.
Бумажки были не просто бумажки, а история болезни. Его, Артема, болезни.
— Да ничего я не утверждаю! — взвился Казарин. — Что вы мои слова все время перевираете? Вы спросили меня, я вам и рассказал про то, что видел. — И, устало вздохнув, добавил: — Ну не знаю я, что это было…
— А скажите, образы, которые вы видели, были объемными? — продолжил врач опрос, который сильно напоминал допрос. — Ну, рукой их потрогать было можно?
— Это когда как, — призадумался Артем. — Чаще, пожалуй, нет. Обычно картинка бывает плоской. Ну, знаете, как в кинотеатре, когда смотришь кинофильм[2].
— Очень хорошо! — одобрил доктор и вновь зарылся в свои бумажонки.
Некоторое время он читал в них что-то — видимо, показания санитаров, которые «приняли» Казарина в тот день, когда произошел ядерный взрыв, и тихонько бормотал себе под нос:
— Зрительные, слуховые и тактильные галлюцинации в период прекращения приема алкоголя… Отлично… Речь больного бессвязная, выкрикивал отдельные реплики, разговаривая с невидимым собеседником… Замечательно… Вспышка агрессии, избил сожительницу из ревности… Изумительно! Когда вас настиг приступ? В темное время суток? Все верно, так и должно быть. Поздравляю: у вас алкогольный делирий! — резюмировал врач и снова что-то пометил в истории болезни. — «Пушистая» к вам прибежала. Белочка горячечка…
— При белочке чертей видят, а не Берию… — пробурчал Артем.
— Ну, это зависит от общего уровня культуры и образования… — мягко протянул врач. — Видят не обязательно именно чертей, а то, во что верят, чего боятся! В стародавние времена в деревне добры молодцы, поддавшиеся на искушение зеленого змия, и впрямь лицезрели бесов — потому как верили в их существование безоговорочно! А нынче их даже старые бабки не боятся. Гагарин в космос летал — Бога не видал! А раз нет Бога, то и чертей, следовательно, тоже не бывает. Сейчас у людей совсем другие фобии. После двадцатого съезда, например, и развенчания культа личности все стали бояться Берию. Его уж нет давно, а все равно боятся! Прямо пугало какое-то, а не политический деятель! Вот и к вам он приходил. А мог бы пригрезиться не Берия, а, скажем, ваш начальник. Если вы его боитесь, конечно. Или любое другое антропоморфное существо. Самое же интересное во всем этом — то, что вы
