Казарин в крайнем изумлении воззрился на врача, а потом с чувством проговорил:
— Спасибо вам, доктор! Спасибо за то, что поверили! Мне ж никто не верил! Даже баба, с которой сплю, и та — как все! Бросай, говорила, пить, Артем, — вот и весь сказ! А вы — поверили…
— Не стоит благодарностей, — успокаивающе проговорил врач, втайне довольный впечатлением, произведенным на пациента. — Я не поверил — я знаю. Дело в том, что в человеческом глазу есть одна ма-а-аленькая клетка. По форме она как раз напоминает некий силуэт с руками и ногами, который при соответствующем настрое можно принять хоть за черта, хоть за Берию, хоть за вашего, извините, начальника. В нормальном состоянии она не видна. Но зато в состоянии белой горячки ее прекрасно видно! Отсюда и видения чертей. Или Берии — как вам будет угодно.
— А ничего, что у меня вся эта херня началась задолго до запоя? — Артем побагровел, сообразив, что врач его обманул, чтобы понаписать теперь всяких гадостей в своих бумажках, и с вызовом продолжил: — Как вы ЭТО сможете объяснить?
— Шизофрения, надо полагать… — с удовлетворением кивнул доктор, и в истории болезни пациента Казарина добавилась очередная строчка. А потом пробормотал еле слышно себе под нос: — Шизофрения, как и было приказано…
— Кем приказано? — заорал Артем так, что в зарешеченном окне дрогнули стекла. — Козлюком?! Или самим Сидором Карпычем? Это по их указке меня сюда упекли?! Слышь, ты, доктор — клизму пропил!..
— Если вы не прекратите крики, их прекратим мы. — Врач был по-прежнему совершенно спокоен, он выполнял ежедневную, набившую оскомину работу.
Казарин сгорбился и устало обхватил голову руками. Он уже видел, как расправляются здесь с буйными. Привязывают к кровати так, что невозможно пошевелиться. Избивают черенком швабры, обмотанным тряпкой, чтоб не осталось синяков. И наконец, закалывают нейролептиками, пока человек не превращается в неподвижный, ничего не соображающий овощ. Вспышка гнева прошла столь же внезапно, как началась, уступив место глубокой апатии и отчаянию. Ни с того ни с сего (опять эйдетика!) всплыли в памяти печальные пушкинские строки:
Не дай мне бог сойти с ума.Нет, легче посох и сума;Нет, легче труд и глад.Не то, чтоб разумом моимЯ дорожил; не то, чтоб с нимРасстаться был не рад…— Но ведь шизофреники-то не понимают, что с ними творится что-то не то? — наконец выдавил из себя Артем последний аргумент. — А я-то понимаю! Значит, я уже не шизофреник? Или не совсем шизофреник?
— Как же вы сами объясняете то, что вы видели? — поинтересовался врач. — И Берию, и видение катастрофы этой, и то, что с вами якобы происходило раньше — на кладбище, в подземном ходе?
Казарин надолго задумался, а потом медленно проговорил:
— Я думаю, что все эти глюки посетили меня не просто так. В этом чувствуется некий пока еще не понятный мне план… Да что вы морщитесь, дослушайте сначала! Я расследовал страшное преступление — зверское убийство ребенка на сексуальной почве! И все мои видения, несомненно, имеют к нему непосредственное отношение! — Во время своей пламенной речи Артем все больше и больше распалялся: — Не ошибусь, если скажу, что в них содержится ответ на вопрос о том, кто совершил убийство! Однако там, откуда пришли ко мне эти видения, вся информация хранится в непривычном нам формате. И поэтому при ее, так сказать, перекодировке в видимые мне образы получилась такая вот малопонятная каша. Но все, что я видел, несомненно, имеет глубочайший потаенный смысл! Короче, проблема перевода. «Испорченный телефон»! Доктор, вы должны мне помочь разгадать суть этих образов! Во имя науки и во имя справедливости! Убийца должен быть найден и наказан! Иначе преступлениям не будет конца!
Врач успокаивающе покивал Казарину:
— Конечно, дорогой мой, разумеется, я вам обязательно помогу! Вы, главное, не волнуйтесь! В последнее время мне часто доводится слышать от разных пациентов, что им снятся или даже грезятся наяву различные глобальные катастрофы или даже «конец света». Да мне самому иногда такое снится! Трудно сказать, что вызывает подобные тревожные видения: плотный ужин перед сном, сумасшедший темп жизни современного общества или массированная атака телевидения на наши умы. Сон, как и галлюцинация, — это пищеварение мозга, где всё, что было увидено человеком в реальной жизни, перемешивается в процессе усваивания. На вас, видимо, произвело большое впечатление то убийство, которое вам было поручено расследовать? Так ведь?
— Ну, так… — вынужден был признать Артем.
— Вот! — удовлетворенно подхватил доктор. — Наши подсознательные впечатления, страхи в искаженном, иногда довольно пугающем виде всплывают на поверхность сознания! Такое бывает. Между прочим, практически каждый современный гражданин трудоспособного возраста страдает от такого уровня тревожности, какой еще в конце девятнадцатого века считался достаточным для того, чтобы поместить человека в психиатрическую клинику… Иногда какое-нибудь особенное событие способно стать спусковым механизмом заболевания. Можно ведь назвать это ваше убийство особенным событием? Вам же до тех пор ни с чем подобным сталкиваться не приходилось? Человеческая психика — вообще странная штука. А вы уж сразу начинаете видеть в ваших галлюцинациях провидческий аспект. Просто вы переволновались, все время думали об этом так поразившем ваше воображение случае. И — дайте угадаю! — с расследованием дела тоже не очень-то клеилось? Ведь так?
— Угу… — вновь неохотно кивнул Казарин.
— Ну вот вам и объяснение! — обрадовался врач. — Вы переживали, искали ответ на заданную вам задачу, терпели поражение за поражением! Наверняка испытывали сильное переутомление, стресс. Недосыпали, буквально жили на работе! Вот нервишки у вас, пардоньте, и сдали…
— Но ядерный взрыв-то уж совсем никак не укладывается в эту вашу теорию! — заспорил Казарин. — При чем здесь он — и мои впечатления от убийства?
— Ну взрыв! — почесал блестящую, словно смазанную маслом лысину доктор. — Мало ли что может привидеться! Вы же, извините, еще и алкоголем усугубили… Пожалуй, глобальная катастрофа любого вида — это некий архетип, заложенный в подсознании человека. Точнее, в коллективном бессознательном. Вот он и всплывает в моменты любых тягостных переживаний и сомнений. В пограничном состоянии психики, так сказать. Армагеддон, Всемирный потоп, извержение Везувия… Люди мучительно боятся конца жизни — может, именно потому они и стремятся оставить после себя как можно больше потомства. Продолжиться в детях и внуках. Конец всякой жизни — это то, чего люди страшатся больше всего. Кстати, совершенно напрасно страшатся. Судите сами: ведь так называемый «конец света» — это событие абсолютно неизбежное. Которое рано или поздно произойдет — учитывая, что даже Солнце имеет свой срок существования. Так что совершенно незачем воспринимать это как кошмар! Напротив, по мне, в подобной вселенской катастрофе существует даже своеобразная поэтическая красота…
Доктор мечтательно зажмурился и откинулся на спинке стула.
«Не зря говорят, что психиатры сами все
