— Кто это вообще такой? — лениво поинтересовался Артем. — Никогда о нем не слышал.
— Вадим Козин — лирический тенор, исполнитель романсов, — пояснил врач Казарину. — В 30–40-х годах публика в обеих столицах его на руках носила. А потом его посадили за педерастию. Даже два раза, кажется. Так что немудрено, что ты о нем не слышал, кролик, ты ж еще молодой, хоть и белый вон совсем…
— Не мели, чего не знаешь! — возмущенно закудахтал главпетух. — Это был только предлог! А на самом деле Вадечку замели за политику! КГБ давно за ним охотился! А все потому, что звучание его мягкого, обволакивающего голоса назло совкам и коммунякам доносило до людишек простую правду: мы есть! И никакие ваши уголовные кодексы, никакие зоны и этапы ни хрена с этим поделать не могут!.. Вадечка дал нам язык! Прежде мы могли говорить о нашей любви только матом или, в крайнем разе, по фене ботать. Но Вадечка… Вы только прислушайтесь!
Мы так близки, что слов не нужно,Чтоб повторять друг другу вновь,Что наша нежность и наша дружбаСильнее страсти, больше, чем любовь! —выводил сладкоголосый тенор по второму кругу.
— Ну что, поняли, о чем он поет? Это же настоящий гимн нашего братства! — восторженно воскликнул Гладкий, но тут же погрустнел: — А когда Вадечка поет: «Давай пожмем друг другу руки и в дальний путь на долгие года», это значит, что речь идет о зоне, куда сажают наших… В конце концов, ему просто подложили мальчика, который оказался агентом КГБ, а Вадечка по широте и любвеобильности своей цыганской натуры не смог устоять… В последний раз я видел его в Магадане в восемьдесят первом году, и это был несчастный одинокий старик, вынужденный скрывать свои истинные наклонности от окружающих. Но когда я глянул в его бездонные цыганские глаза, я увидел, что в них по-прежнему пляшут чертики!..
— Так он еще жив?! — хором удивились и Артем, и врач.
— Типун вам на язык! Конечно, Вадечка жив и даже, можно сказать, здоров. Ну, возраст, понятное дело… Он безвыездно проживает в Магадане, где остался навсегда после второй ходки. Вадечка там, считай, местная достопримечательность… — отвечал Гладкий.
Веселья час придет к нам снова,Вернешься ты, и вот тогда,Тогда дадим друг другу слово,Что будем вместе, вместе навсегда! —слащавил из патефона тенор так, что, казалось, слипнуться готово не только отверстие, из которого шел звук, но и Артемова задница. Ее спас от слипания хирург, который мазнул по ней холодным ватным тампоном. Запахло спиртом. А затем Казарин взвыл от резкой боли. Операция, стало быть, будет проходить без наркоза…
Пока с извивавшегося Артема живьем сдирали кожу, пусть и небольшой ее лоскут, главпетух улегся набок и пристально рассматривал его ягодицы. Взгляд этот нравился Казарину все меньше и меньше.
— Вадечка научил меня некоторым очень умным вещам, — вновь нарушил молчание Гладкий. — Например, тому, что баба — существо подлое, развратное и опасное, как нечистое насекомое. Исключение, говорил Вадечка, только мать. Знали бы вы, какую утонченную, болезненную нежность питает он к памяти своей мамочки… А женщина — это исчадие ада! От нее надобно держаться подальше. То ли дело — настоящая, крепкая мужская дружба…
Гладкий сполз со своей кушетки и направился к стреноженному Казарину Секунду спустя Артем ощутил липкие пальцы, ущипнувшие его за задницу.
— Эй, кончай баловать, пидорас! — прикрикнул хирург. — Ты мне работать мешаешь! И вообще, все готово, ложись теперь ты. А ты можешь убираться, — повернулся врач к Казарину и потянул за путы. — Только на задницу три дня не садись и не спи на левом боку!
Доктор грубо шлепнул Артема по забинтованной ягодице, выпроваживая из операционной. Уходя, Казарин оглянулся и увидел, как он мажет йодом лоб Гладкому, приговаривая при этом:
— Ну вот, сейчас мы тебе пересадим кожу с задницы этого охламона и, если она приживется как следует, начнем делать подобные операции в массовом порядке, но уже без доноров. Пусть те обормоты, которые мастырят себе наколки на лобешнике, отвечают за свою дурость собственными жопами!
— Эх, гнида белохалатная! Такое чувство, будто ты меня к расстрелу готовишь! — ухмыльнулся главпетух, намекая на «таинство» йодопомазания, которое, если верить слухам, практиковалось в районе лба каждого приговоренного к высшей мере наказания в СССР. А когда Артем уже почти затворил за собой дверь, ему донеслось в спину… ну, или не в спину:
— А ты, сладкая попка, жди меня на шконке с чистой дырочкой…
Глава 27
Призрак хозяина
Казарин узнаёт о выдающихся успехах пластической хирургии за решеткой и находит весьма неожиданный способ спасти свою задницу, после чего в зоне начинается форменное светопреставление.
— Ты серьезно? Тебе — пластическую операцию?! — Рэмбо весело расхохотался.
— Ну а что? Хирург же, судя по всему делать их умеет, — парировал Артем. — Да он и сам намекнул: мол, официально эта операция будет первой в местах заключения. Официально, понимаешь? Значит, их делают и неофициально!
— Ну, ты и дурень, Артем! — продолжал веселиться Рэмбо. — Конечно, их делают неофициально! И давно! Нужно, скажем, вору в законе залечь на дно, исчезнуть по каким-то своим причинам на время, а то и навсегда. Или какому-нибудь денежному человеку, цеховику, не суть важно. Подделать доки о смерти и найти труп какого-нибудь бомжа, чтобы похоронить под видом себя самого — это полдела, деньги и связи все сделают. Но главное ведь, самому достойно и безопасно вступить в новую жизнь. Не только с новыми доками и с новой легкой статьей, но и, желательно, с новой внешностью, в которой ни одна сволочь не опознает прежнего Ивана Кузьмича! И вот тут вступает в дело тюремный врач. Хороший пластический хирург — на вес золота! Таких иногда авторитеты специально выучивают, поставляя им всяких чушков в качестве подопытного материала. Тюремное начальство обычно смотрит на такие вещи сквозь пальцы — вдруг ему и самому понадобится срочно с кем-нибудь махнуться личиком и биографией?
— Так вот, я и говорю… — поддакнул Казарин.
— Да фигню ты говоришь! — отрезал «афганец». — Такое делают только большим людям! За большие башли! Или за большое уважение. А ты кто есть? Вот то-то…
— Погоди, погоди, — перебил его Артем. — А чего ты только что
