Он дал всем полные кубки, а пока они пили, оттянул меня в сторону.
– Теперь уйди, тохимон, потому что я не хочу, чтобы Ифа Хантерия тебя видели. Пусть они развлекаются и насыщаются теми, кого ты привел, пусть возьмут свои любимые подарки, а потом я склоню их, чтобы помогли отыскать душу Бенкея. Вернись на рассвете, когда из комнаты перестанет раздаваться пение и стук барабана.
Я начал протестовать, как вдруг лицо Н’Деле начало двоиться у меня в глазах и размываться, а на лбу его появилась вторая, а сразу после того и третья пара тигриных глаз, пылающих золотом, а я вдруг пришел в себя на галерее, я шел в неизвестном направлении, вдруг осознав, что солнце давно уже зашло.
Там я встретил Ульфа, что спешил куда-то, хмурый и погруженный в свои мысли.
– Что с тобой? – спросил он. – Выглядишь как лунатик.
– То же самое я мог бы сказать и о тебе, – ответил я.
Он махнул рукой.
– Что-то странное происходит с Калло, – сказал Вуко. – То есть со Скорбной Госпожой. Как только зашло солнце, она начала странно себя вести и снова пережила припадок. Только теперь кроме диких детей она произвела еще и большого кебирийца в леопардовой шкуре и с черепом, утыканным гвоздями, и настолько же странную девицу в муслине и с кнутом. Или это какие-то неудачные эротические фантазии, или она полностью свихнулась. Скандалит там с ними, везде туман и дым, крик под небеса, Фьольсфинн пытался направить в комнату усыпляющий газ, но все без толку. А у тебя как прошел день?
У меня не было другого выхода, как рассказать ему об Н’Деле и обряде, который он проводит в комнате Бенкея. Ночной Странник задумчиво нахмурился и некоторое время смотрел в никуда отсутствующим взглядом, а потом одним пальцем указал направо, где вставала Башня Шепотов, а вторым налево, на комнату Бенкея. А потом, все еще погруженный в свои мысли, скрестил руки, показывая на те же точки.
– Да, – заявил.
– Да? – спросил я.
– Этих двух что-то соединяет, – ответил он. – То, что не удалось разбудить Бенкея, имеет какую-то связь с тем, что Скорбная Госпожа все еще сохраняет часть силы, которой мы никак не можем ее лишить. Как выглядит тот обряд?
Я рассказал, что видел, но сам не мог отыскать в этом смысла.
– Ах, значит у нас тут и вуду есть? – произнес он загадочно. – А помнишь, как назывались те демоны, которых он хотел призвать?
– Господин Гвоздей и Морская Девка, – вспомнил я и вдруг увидел связь с тем, что рассказывал он.
– В таком случае ждем конца выступления Н’Деле, – решил Ульф. – Может, что-то да получится? Но на будущее – предупреждайте меня, если кто из вас вдруг захочет призывать демонов, воскрешать мертвых и проводить эксперименты на гражданских.
Порой я не понимаю всего, что он говорит, но он на это не обратил внимания, словно это не имело для него ни малейшего значения.
Из-за дверей комнаты Бенкея доносился страшный шум – ритмичные удары в барабан, пение и крики Н’Деле, скандирующего что-то по-кебирийски, на наречии, в котором я почти ничего не понимал, стоны и оханья женщин, какие-то дикие вопли и вой не то обезьян, не то других странных созданий, звук, будто кто-то монотонно трубит в раковину и даже будто бы рык леопарда.
Я хотел ждать до утра, но Ульф запретил.
– Если будешь сидеть здесь, то станешь беспокоиться и сходить с ума. В худшем случае откроешь дверь, и тут либо испортишь обряд, либо с тобой что-нибудь случится, – сказал. – А в лучшем – утром толку от тебя не будет. Н’Деле знает, что делает. Приходит такое время, что тебе придется пользоваться любой возможностью, чтобы поспать, съесть что-либо и сходить в туалет, поскольку не понятно, когда представится следующая. Мы поставим тут часового, и пусть он следит. А случись что, он немедленно нам сообщит.
На рассвете мы открыли комнату и замерли от удивления.
Всюду лежали тела. Переплетенные друг с другом, нагие, в воздухе царил запах дыма, посредине же стоял на коленях Н’Деле, распрямив голый, изрисованный знаками торс, с опущенной головой. Руки его бессильно свисали, и каждая ладонь была проткнута гвоздем; те торчали и в его щеках, ушах и перегородке носа. Бенкей лежал неподвижно, с разбросанными в стороны руками и ногами, но глаза его были прикрыты. Обе птицы были обезглавлены, все вокруг – забрызгано их кровью.
Мы стояли так несколько ударов сердца, не понимая толком, что мы должны делать.
Потом Н’Деле вздрогнул и поднял голову. Лицо его было серым и помятым, а глаза – налитыми кровью. Он ударил одной ладонью в пол, чуть высовывая головку гвоздя, потом схватил его пальцами второй руки и вынул; тот звякнул, брошенный в железную миску. Потом Н’Деле ухватился за второй гвоздь и освободил вторую ладонь, потом избавился от гвоздей в носу, щеках и ушах, бросая те в миску. Кровь ручьем текла из ран, капая на пол. Мы смотрели, остолбенев, не находя слов.
В этот самый миг лежащие на полу тела начали шевелиться, издавать тихие стоны, и оказалось, что все живы, просто выглядят ужасно перепившими и уставшими. Через несколько минут все проснулись, принялись молча искать свои одежды и, не глядя друг другу в глаза, поспешно оделись и один за другим выскользнули в коридор.
Остались только Н’Деле, Бенкей на полу, Ульф и я. Кебириец тяжело вздохнул, провел пробитыми ладонями за своей спиной, потом протянул руки к Ульфу, держа в них ключ и кристалл. Обычный кованный из железа ключ и резной, переливающийся бриллиант из белого хрусталя или льда.
– Вот что Господин Гвоздей и Морская Девка отобрали у нее, – сказал хрипло, едва различимо. – Отнеси это ей, той, которая его пленила. В стекле затворена его разумная душа. Сокруши кристалл около нее и выкрикивай его имя, и он станет свободным. А потом сломай ключ – и сможешь забрать у нее остаток силы. Она сделала его тайником для запаса Песни богов, лишив первой души, чтобы он не сумел никому об этом сказать.
– Она спрятала в нем имена богов? – спросил я. – Внутри Бенкея?
Ульф покачал головой.
– Нет. Их она держит в себе, но никто не может у нее это отобрать, пока код доступа находится в Бенкее. Она знала, что за ней придут, причем полагала, что будет это скорее
