А потом выругался, когда тот упал на брусчатку с полутора метров перед его лицом.
Второй шарик, тот, который он бросил раньше, исследуя коридор, тлел зеленоватым отсветом гнилушки глубоко в сугробе.
Он прокрутился на веревке, приземляясь на ноги, а потом спрятал оба светящихся шарика в карман и присел, с рукой на мече, прислушиваясь и пытаясь хоть что-то высмотреть в кромешной темноте.
Подождал минутку, потом тихо, сквозь зубы, свистнул. Они появились вокруг через несколько секунд, как тени. В сопровождении тихого шипения веревок, продергиваемых сквозь «восьмерки», и легкого шелеста материи, когда они опускались на брусчатку и отскакивали на заданные позиции, замыкая пятиугольник. Последний воин под капюшоном втянул свисающую из дыры веревку, привязал второй ее конец к маленькой проушине посредине распертого в коридоре древка, выбросил сложенную пополам петлю веревки наружу и съехал на одном ее конце, а потом дернул за другой, вытягивая небольшой штифт. Копье сложилось пополам и упало прямо в его раскрытую ладонь.
Строй сомкнулся, черные согнувшиеся фигуры растворились в темноте пустой улицы и замерли.
Надолго.
Так надолго, что у любого наблюдателя могли бы сдать нервы. Так надолго, чтобы они себя выдали, неуверенные, видели ли они что-то на самом деле или нет.
И еще дольше. Бесконечные секунды тьмы, ледяного ветра, пронизанного ледяным дождем и талым снегом. Ждали так, пока не раздался щелчок, прервавший тишину.
– Что теперь? – шепнул Спалле.
– Приветствую в закрытом районе, – прошептал в ответ Драккайнен. – Держитесь поближе к стенам. Мы ищем приоткрытые двери, следы присутствия, хотя бы что-то. Идите как можно тише. Две группы, обе стороны улицы, вдоль стен. Вперед!
Закрытый район производил еще более зловещее и мрачное впечатление, чем если бы он и вправду был покинут. В темноте, разгоняемой светом с далекого ночного неба, по обе стороны тесно вставали готические дома в сплетениях тройных колонн, сводов, галерей, рельефов и горгулий. Крыши, венчающие дома, нависали мансардами, эркерами и башенками, стиснутыми, словно колония чешуйчатых грибов; они словно наклонялись в обе стороны над идущими и собирались забрать их с собой в мир иной.
Район этот, похоже, задумывался как купеческо-ремесленный: почти у каждого дома было роскошное крыльцо, ведущее в рабочее помещение – в контору, мастерскую или магазин, под крыльцом были и входы в подвал, подземные комнаты или склады, а выше земли располагались жилые помещения. Но пока что все тут было пустым. На торчащих из стен декоративных штырях колыхались пустые вывески, за узкими окнами мертво спала темнота, а дома ждали придуманное Фьольсфинном торговое процветание, что должно было наступить в неопределенном будущем.
И все двери были заросшими.
Они же методично крались от ступеней к ступеням между крыльцами, припадали по обе стороны от дверной рамы, а потом один, прижавшись спиной к двери, дотягивался до ручки и резко дергал, а сжавшиеся позади него воины напрягались, приподнимая оружие, готовые ворваться в комнату, словно морской прилив.
И ничего.
А потом – следующие двери, крыльцо, вход в несуществующие конторы и мастерские.
Темнота, ветер, дождь, мертвые окна, точно колодцы в ничто – и затворенные двери.
Десятки дверей.
Улица, которой они шли, вела к фальшивой стене, вверх, и довольно круто. Каждые несколько метров она поднималась на пару длинных ступеней, но у стен вместо них были лишь пологие спуски. Или Фьольсфинн заранее предполагал, что люди станут вкатывать сюда товар повозками, или же позаботился об инвалидах.
Но почему-то тут было темно. Газ в лампы шел из вулкана, его не было смысла экономить, все равно время от времени приходилось сжигать его излишки, словно какому-то перегонному заводу. Все районы Ледяного Сада, обитаемые или нет, могли сиять, словно Лас-Вегас, поскольку естественное топливо все равно уходило в воздух. Или же тут действовала непроизвольная скандинавская экономность, или кто-то, кто навещал район, хотел, чтобы он тонул в темноте, и заблокировал каналы для газовых ламп.
Но до сих пор они не встретили даже крысу.
Прокрались до конца улочки на небольшой круглый рыночек с колодцем и зданием-октагоном, увенчанным островерхим шлемом; оно вставало над районом и упиралось в темное небо, всматриваясь в горизонт с терпением камня.
Двери в башню, сидящие в украшенном портике, были, естественно, заросшими.
– Так дело не пойдет, – проворчал Драккайнен. – Наступит лето, пока мы проверим все ходы-выходы. Боюсь, по-другому не получится.
Они присели в уголке, скрывшись под галереей, окружая Вуко, с оружием наготове и всматриваясь в темноту.
Он же сунул руку во внутренний карман куртки под броню, достал металлическую бутылочку. Встряхнул ее, вынул пробку, что заканчивалась серебряным штифтом, словно запакованные духи.
– Плохая идея, – проворчал Грюнальди.
– Вуко… Непонятно, действует ли оно, – застонала Цифраль, летая у его лица.
– Знаю, нахрен, – процедил Нитй’сефни.
Достал один из своих светящихся шариков и осторожно поставил на брусчатку, а потом уронил на него капельку раствора из бутылочки. Шар чуть задрожал, а потом налился красноватым сиянием, словно гаснущий уголек.
Вуко запрокинул голову, вздохнул и капнул себе раствором в глаз. Зажмурил веки, потом опустил голову, цедя сквозь зубы финские слова, словно бы заклятия, но слишком уж экспрессивные.
Пробормотал наконец:
– Nähdä, perkele totta… – и поднял лицо, открывая глаз.
Жуткий, огненный, переливающийся краснотой, словно налитый светящейся кровью. Потянулся и сдвинул повязку со лба, закрывая нормальный глаз. Смотрел теперь на мир только одним, пылающим во мраке кровавым оком, словно адский циклоп.
– Ты хоть что-то вообще видишь? – спросил кто-то с заботой.
– Пока вижу, – ответил он мрачно, поводя вокруг пламенным взглядом.
Наклонился над ярящимся углями шаром и поднял его.
– Etsiä, pallo! Löytää, kusipää!
Шар вспыхнул, словно отвечая, потом угас, и теперь лишь внутри у него переливался багрянец.
Драккайнен подбросил шарик на ладони, а потом катнул его вперед: тот подпрыгнул на стыках плит. Покатился прямо, отскочил от колодца, преодолел еще пару метров и остановился.
Как и можно было ожидать.
Но затем легонько задрожал и двинулся вперед, словно влекомый спрятанным под базальтом магнитом.
– Идем, – процедил Драккайнен. – За шариком, piczku materinu. Капнул себе в глаз какой-то магической хренью. Поверить не могу, что делаю это.
Ярящийся алым стеклянный шарик скоренько покатился вокруг площади, а потом по очередному закоулку. Они шли следом вдоль стен, крались под галереями и протискивались между колоннами.
Через несколько метров Вуко вдруг качнулся, хватаясь за глазницу, и оперся боком о колонну, с шипением втянув воздух сквозь стиснутые зубы.
– Цифраль, в чем дело… piczku materinu… – прохрипел тихонько. Люди его застыли без движения, ошеломленно на него глядя.
– Я его включила, Вуко. Сейчас перестанет болеть, это просто программа и, кажется, работает. Попробуй взглянуть.
Он отнял ладонь от глаза, нервно смаргивая, словно запорошил его пылью.
– Perkele saatani vittu!.. Что оно такое?!
– Так оно проще всего, – призналась феечка покаянно. – Просто взяла из памяти.
Он
