Ефраим Каповски. Но время, время, время – время у нас подходит к концу. Поаплодируем Мико Дрору.
АПЛОДИСМЕНТЫ
Заставка – женский голос, с придыханием, под музыку: «„Так победим“ с Е-е-е-е-ефраимом Каповски!»
МИКО ДРОР ПОКИДАЕТ СТУДИЮ
48. Клац-клац
*«Мимими!» (араб.), граффити, Рамат-Ган, янв. 2022.
49. Гарантирую – вы меня запомните
У пожилой козы по имени Куки речь замедленная, прерывистая: первые буквы слов как будто даются ей с трудом, как будто застывают во рту, не хотят выходить наружу. Коза стоит бочком и смотрит на доктора Сильвио Белли выпученным бессмысленным глазом. У пожилого доктора по имени Сильвио Белли речь замедленная, прерывистая: первые буквы слов как будто даются ему с трудом, как будто застывают во рту, не хотят выходить наружу. Это неправда, доктор Сильвио Белли в прекрасном состоянии для своих семидесяти восьми лет, у него нет никаких признаков старческого расстройства речи, иначе он не явился бы добровольцем на регистрационный пункт в Беэр-Шеве, еле добравшись туда по удивительно гладкому шоссе с ободранными бурей брошенными автомобилями, не подписал документы и не ездил раз в неделю консультировать пациентов здесь, в караванке «Гимель». Но скоро, скоро у доктора Сильвио Белли начнут, наверное, застревать во рту первые буквы знакомых слов, скоро, скоро слова, лучшие друзья Сильвио Белли, начнут предавать его; при этой мысли доктору Сильвио Белли хочется сжаться в комок, возиться с запинающейся козой ему совершенно невыносимо, как невыносимо возиться с голубем, почему-то не идущим в своем развитии дальше междометий, или с собакой Лайкой, у которой налицо все признаки старческой афазии; никогда, никогда он не брался вести пациентов старше пятидесяти лет и никогда, никогда никому в своем малодушном отвращении не признавался. А животные, животные, почти все как одно с этой обедненной речью, с повторениями и заиканиями, обрывочными фразами и медленным подбором правильных слов? Нет, нет, ни за что. Но Мири Казовски, эта тошнотворная хлопотунья, ныла и ныла при каждом его приезде, поджидала его еженедельно у медицинского шатра, приставала и настаивала, убеждала и льстила, и он наконец согласился принимать не только людей, но и животных – не больше трех и только если останется время! Времени до отъезда из лагеря оставалось одиннадцать минут, как ни затягивал доктор Сильвио Белли последний прием, и вот пожилая коза по имени Куки стоит, смотрит. Доктор Сильвио Белли светит ей в один глаз и в другой, Мири Казовски стоит рядом, руки взволнованно сложив на груди, переминается. В свете фонарика зрачки Куки исправно сужаются и расширяются. Куда бить козу молоточком, доктору Сильвио Белли не очень понятно, но он честно бьет ее по одной передней ноге и по другой, и коза, несколько оторопев, отскакивает вбок. Доктор Сильвио Белли разворачивается к Мири Казовски и спрашивает, с трудом сдерживая раздражение, зачем, зачем, он просто хочет понять – зачем здесь эта коза, а? Мири Казовски испуганно хлопочет руками и очень похоже показывает, как коза вздергивает голову в начале каждого слова. «Брысь отсюда», – говорит доктор Сильвио Белли пожилой козе и, странным образом, внезапно испытывает дикое чувство, что нехорошо так разговаривать со старой женщиной. Шесть минут остается до отправления, Мири Казовски, надутая и обиженная, вводит в шатер молодого фалабеллу Артура с подсохшей и подзажившей рваниной вместо правого уха. Прямо за этим ухом у фалабеллы Артура располагается неслабых размеров подсохшая и подзажившая вмятина, доктор Сильвио Белли хорошо помнит фалабеллу Артура, а фалабелла Артур совсем не помнит доктора Сильвио Белли, фалабелла Артур никогда ничего не помнит, кроме событий последней пары дней. Человек, который живет с доктором Сильвио Белли, ничего не помнит, кроме того, что произошло с ним в последние семьдесят лет, – помнит все после Треблинки, а до Треблинки и в Треблинке ничего не помнит, кроме одной фразы. Фалабелла Артур каждый раз выходит от доктора Сильвио Белли очень удивленным, потому что доктор Сильвио Белли, посветив ему в глаза и раздраженно сообщив Мири Казовски, что «состояние стабильное», говорит: «Ich garantiere, Sie werden sich an mich erinnern». Фалабелла Артур понимает все слова в этой фразе, но совершенно не понимает, что она значит.
50. Солнце встает
Встает солнце. На лугу роса. Легкий ветер гуляет по лугу. Рассвет красив. Небо светлеет. Марина Слуцки идет по лугу. Марина Слуцки ходит босиком. Роса холодная. Марина Слуцки не боится холода. У Марины Слуцки коса до пояса. Марина Слуцки – пастушка. Стадо идет за Мариной. Это вольнопитающиеся. Слабый, пошатывающийся слон Момо идет впереди Марины Слуцки. Слон Момо не любит стадо. Зебра Лира любит стадо. Зебре Лире нравится вольнопитаться. Трава радужно блестит. Трава красивая. Есть траву вкусно. Козы мешают зебре Лире есть. Марина Слуцки подходит к зебре Лире. Марина Слуцки отводит коз в сторону. Марина Слуцки умеет готовить коз. Марина Слуцки повар. Марина Слуцки называет зебру Лиру «хозяйка», а слона Момо – «хозяин». Марина Слуцки разговаривает с козами. Зебра Лира плохо понимает Марину Слуцки. Марина Слуцки разговаривает длинными, неуловимо вывернутыми фразами, начинающимися далеко за пределами понимания зебры Лиры и заканчивающимися там, где начались: в этом Марине Слуцки не откажешь, цельность картины мира у нее в голове потрясающая – нормальный бы позавидовал, хотя фразы у Марины Слуцки длинные, густые. Марина Слуцки разговаривала всегда с ножами и сливочным маслом, билетами в кино и пододеяльниками. Слова у Марины Слуцки сюсюкающие, голосок тоненький – как будто маленькая девочка заискивает перед мамой. Раньше, до асона, Марина Слуцки разражалась во сне целыми монологами, полными ужаса перед каким-то катастрофическим будущим, судя по выкрикам «Вот скоро! Вот скоро!..»; монологами этими Марина Слуцки доводила до бешенства свою соседку по кибуцной светелке; голос у этих монологов был взрослый, нормальный, страшный. Теперь Марина Слуцки живет в караване с семью другими женщинами, и днем они сходят с ума от ее непрекращающихся бесед с пайками и занавесками, зато ночью в караване стоит несвежая влажная тишина, потому что Марина Слуцки спит молчаливым беспробудным сном, еле-еле дежурные поднимают ее на рассвете, когда начинают плакать и вскрикивать сквозь сон семь других женщин, живущих с ней в караване. Марине Слуцки пора пасти стадо. Теперь Марина Слуцки не повар. Марине Слуцки не доверяют готовить. Марина Слуцки отдала пайки бадшабам. Бадшабы переели, было плохо. Зебра Лира ела траву. Пришла Марина Слуцки с двумя ведрами. В одном ведре сладкая каша с молоком и тунцом. Во втором ведре сладкая каша с молоком и тунцом. Зебра Лира ела кашу. Слон Момо ел кашу из ведра, мало, сказал «фу». Фалабелла Артур тоже хотел кашу. Марина Слуцки вылила
