Все, способные дышать дыхание

костлявая металлическая рука раскладывает на другой ленте бумажки, и на каждую бумажку сыплется немножко порошка, а Хани эту бумажку заклеивает и уже привыкла, и ей почти нравится, даже запах порошка уже почти нравится, а раньше был страшный. Раньше все было страшное, а теперь все становится иначе, Хани даже не думала, что все может стать иначе, но больше она не ходит спать к собакам, спит со всеми, иногда они с дурой Лили даже спят, вжавшись друг в друга, сами не замечают, как подползают во сне друг к другу и так спят. Дура Лили теперь пахнет так же, как Хани, и Орли теперь пахнет, как Хани, а Тоби, и Рони, и Моти, и Бени теперь пахнут почти как Дуди, и цвет у них теперь у всех яркий, красивый. Дура Лили уже носит кладку и все время про нее забывает, смотрит себе на живот и спрашивает: ой, что это? Ей объясняют, а она опять забывает, опять смешно, хорошо. Без Нати вообще часто смешно, Орли, оказывается, смешная, с ней хорошо, а Лили – это Лили. А с Нати получилась такая история: ей и еще десяти, наверное, говорят: надо ходить за собаками, за упряжкой, и какие порошки падают с тележки – подталкивать к желтой линии, там их будут собирать. А Нати говорит: «Нет, нет, не надо к собакам, нет», – а они говорят: «Не капризничай», – она хотела убежать, а они поймали, говорят: «Наше дело важное, понимаешь? Без нас всем людям будет плохо, и всем бадшабам будет плохо, и голова будет болеть, и тошнить, и чесаться будут, ты разве этого хочешь?» А Нати подумала и говорит: «Не знаю». А они ей говорят: «Не дури». И отнесли ее и их всех в левое крыло, где собаки ездят. А собаки ее не узнали, она же теперь пахнет не так (а вообще они теперь пахнут для собак, наверное, вкусно, собаки нюхают-нюхают, но поди разбери теперь, что это значит) и красивая, большая. И она держалась подальше, а тут перерыв был, дали пайки, и одна собака доела паек и стала петь про маленькую жучку, жучку-сучку, а другая собака с ней запела, а третья не запела, а стала с ними подвывать, получалось красиво, а потом она в конце: «Гав-гав-гав! Гав-гав-гав!» – и тут Нати как начнет: «Гав-гав-гав! Гав-гав-гав!» – а что она такое сказала, они уже не узнали, потому что эта собака как бросится на нее, Нати мечется, а собака зубами, зубами, за ногу почти, и тут Нати как побежит туда, где чан. А собака гав-гав-гав и за ней. А Нати по чану вверх. А собака прыгает. А Нати еще выше. А собака прыгает и цепляется лапами за край. А Нати по краю побежала. А собака гав-гав-гав и пытается достать. А Нати гав-гав-гав и как юркнет на внутреннюю сторону чана. А собака как прыгнет внутрь. А люди уже бегут, кричат, а поздно: чан глубокий очень, порошка много. Только так вышло, что когда собака перевалилась, она задней лапой задела Нати и сбила вниз. А когда люди прибежали, то уже все. Подавился, да? Подавился, да? Подавился, да? А что Нати в этот раз гав-гав-гав – это Орли пыталась у собак узнать, а они ей: «Пошла вон», – собаки их не любят теперь, приходят и нюхают специально, и хоть понятно, что не съедят, а душа страхом обволакивается.

Но вот оказалось, что без Нати Орли смешная, а Лили почти не дерется, только кусается очень, когда совокупляется, Дуди ее обратно кусает, они подерутся, а потом совокупляются, так каждый раз, а Хани, хотя и без хвоста, но тоже совокупляется, Тоби, например, даже нравится, наверное, что без хвоста, это удобно, Тоби больше всех с ней совокупляется. Их даже ругали, что они во время работы совокупляются, больше они так не делают, только после работы и до работы. А в целом все это была, от начала и до конца, обычная подростковая история, нет?

84. С комментариями автора: «Поджопнички»

Михаэль Артельман

Специально для «Резонера»

…Рассказывают, что эксперимент с поголовной регистрацией провалился в Уфе очень смешным образом: регистрироваться-то зверюшки как бы и регистрируются, но живут впятером по одному паспорту, лишь бы цвет совпадал.

…Рассказывают, что олень убил на охоте сотрудника Роснефтеснаба[147]. Фраза эта так хороша, что дальше бы ничего не писать, но придется писать: известная контора в Подмосковье, с девяностых годов устраивающая охоту с банькой для любителей пулять в чужую мякотку, ушла, естественно, в подполье[148] – и там, в подполье, организовала себе сюжетик: научились выходить на подсадных уток. Уток, оленей, кабанов, белок – научились, короче говоря, через лесников или еще кого-то находить в лесу больнушечек, или старичков, или еще кого убогого, выкармливать, вылечивать, а то и подсаживать на вещества[149] – и вот этот новый, можно сказать, сотрудник компании уже встречает очередную партию клиентов, и ведет в лес, и выводит на уток, оленей, кабанов, белок – хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Так вот, приехала компания роснефтеснабовской мелкой шушеры – менеджеры двенадцатого звена, рисующиеся перед менеджерами тринадцатого звена, – потешиться с ружьишками. Привели к ним старого оленя со шрамом во весь бок – черт знает, где его так угораздило, а может, у них там предприятие полного цикла было, сами саданули, сами вылечили, сами к делу приспособили. Олень вежливый, кланяется каждому, те с ним тоже здоровкаются честь по чести. «Вам бы, – говорит, – чего, господа, хотелось?» А тут надо сказать, где в этой схеме слабое место было: попробуй, глядя оленю в глаза, сказать: «Нам бы оленей пострелять». Хоть ты одиннадцатого звена будь – сердце-то екнет. Ну, они и говорят: «Мы люди скромные, нам бы женам на воротники зайчиков добыть». «Это, – говорит олень, – не проблема, вот покушаем и пойдем». Ну, там, как положено, поляна накрыта, они поели, водочки приняли, оленю тоже пятьдесят грамм поднесли, он вежливый, не отказывается. Собрались, пошли. Олень тихо идет, они тоже стараются не хрустеть. Зашли глубоко, вдруг олень осторожно так качнулся вправо – смотрят, на поляне целое ушастое семейство сидит. Ну, они давай палить, а сами на оленя посматривают: тот вроде ничего, не реагирует, вроде ему похуй. Три минуты прошло – зайцы лежат. Ну, собрали, пошли обратно, но вот проблема – ребята чувствуют себя обманутыми. Придраться вроде не к чему, но разве ж это охота? Разве ж эти, из тринадцатого звена, так поймут, кто тут настоящий мужик? Идут недовольные, тащат зайцев, каждый думает: