…Рассказывают, что одна контора, занимающаяся импортом животных из какого-то там Гондураса[150], – своих импортируемых называет «лирики», в смысле «лишенные речи», а наших местных как? «Пи́здики».
…Рассказывают, что в каком-то зоопарке[151] бурая медведица по имени Февронья откопала снаряд времен Отечественной войны. Прибежали саперы – Февронья сидит и снаряд по земле валяет, туда-сюда, туда-сюда. «Февронья! – кричат саперы. – Не трожь его, Февронья! Иди сюда! Потихонечку сюда иди!» – и машут пряниками. Тут выходит из-под искусственной скалы разбуженный Февроньин муж. Они и ему кричат: «Петр! Не иди туда! Сюда иди!» – и тоже пряниками машут. Он жене дает по уху, снаряд отбирает и катит прямо на саперов. Те с матом отбегают, роняя пряники. Петр подходит, сжирает один пряник, другой, поворачивается к жене и кричит: «Копай еще, мать, – они эту хуйню на пряники меняют!»[152]
…Рассказывают, что некоторые деликатные люди стали менять таблички «Осторожно, злая собака» на «Осторожно, преданное животное». Ну не прелесть ли?
85. Типуль нимрац[153]
РАСШИФРОВКА АУДИОЗАПИСИ РАДИОЭФИРА ПЕРЕДАЧИ «РЭФУА ШЛЕМА: МИЛА ЯФА ЛЕ-РИПУЙ РЭГШИ ВЭ-ФИЗИ» ОТ 26 АВГУСТА 2022 ГОДА; ИЗ ДОКУМЕНТОВ К ДЕЛУ № 07/90315736/30 «ГОСУДАРСТВО ИЗРАИЛЬ ПРОТИВ МИКО ДРОРА (ТЕУДАТ БАДШАБ 303811145)»; ФРАГМЕНТ 12
«…слушок, что алюф Гидеон издал тайное распоряжение про ветлагерь, да-да, про наш Господом оберегаемый ветлагерь, которому столькие из нас жизнью обязаны, здоровьем обязаны? А говорят такое: теперь, мол, ветеринары должны лечить только тех, кто совсем умирает, а если ты не умираешь, так говорить тебе, что ты полежишь и сам выздоровеешь, потому что как же стране тебя лечить, когда надо позаботиться о… Ну, говорят, о людях, вот так прямо и говорят: „Когда о людях надо позаботиться“? Так нет, это плохой слушок, неправильный, несправедливый к нашей стране, и к алюфу Гидеону несправедливый, нехороший слушок, а ведь алюф Гидеон в нашем округе и есть страна, наша с вами, так сказать, Родина и есть алюф Гидеон, разве нет? Что на самом деле сказал алюф Гидеон? Это нам сейчас не известно, такое время, что поделаешь, никто нам отчет давать не обязан, это очень понятно, это вам асон, а не чтобы пресса во все лезла, все выведывала, – это мы все понимаем, – но даже из того, что лично мне посчастливилось, повезло, случайно удалось узнать, – оно разумное, важное, полезное: вроде как алюф Гидеон замечательно придумал, что теперь в ветлагерях только снимают острые симптомы, понимаете? Замечательное, мудрое решение: если снимать только острые симптомы, насколько же больше острых симптомов можно снять, а если симптомы неострые, то они, может, и острыми никогда не станут, хамса-хамса-хамса, а в такое трудное время, которое выпало на долю нашей с вами бедной страны, разве не разумно…»
86. Мехабшаб[154]
Ему захотелось кинуть в Зеева Тамарчика венчиком для взбивания яиц, когда тот опять завел, что они заняты не тем, что надо просто-напросто оставить пробелы вместо недостающего слова и дописать уже методичку. Венчик он завел за спину и ласково спросил Зеева Тамарчика, куда тот торопится, и нет ли у него дел поважнее, и не злоупотребляют ли они его вниманием. Но тут Сури Магриб сказала из своего угла: «Мехабшаб. Это должно называться „мехабшаб“».
87. Дислалия – это…
…ничего ужасного, это просто когда произносят «фы» вместо «пы», «зы» вместо «сы» или даже «у» вместо «е», чем черт не шутит. Старшего фельдшера Ларри Лапида Костя Маев дразнит Рарри Рапидом и еще называет «Япани»[155] – за глаза, конечно, в глаза Костя не любит никого обижать, а Ларри Лапида и просто уважает, иногда Ларри Лапид хвалит его за хорошую работу, но вообще Костя Маев неожиданно для себя оказывается остроумным парнем – по крайней мере, он теперь много шутит шепотом, за дверью хозяйственной части, а лисички смеются, тоже тихо-тихо: «Кхе-кхе-кхе, тяф», «кхе-кхе, тяф», и Костя Маев тоже иногда говорит «тяф», когда ему весело, и от этого лисички снова смеются. Привезли месяц назад девять лисичек, а осталось пять, от них пахло шашлыком и горелой шапкой («не встречался ли вам маленький мальчик, тощенький такой, шапки боится?» – а откуда Костя Маев знал запах горелой шапки, он и сам не понимал, вот так разве что намечтал из книжки), одна выла совершенно звериным, нечеловеческим голосом, слышно было даже в тенте, где спали никайонщики[156], и Костя Маев от этого звука проплакал полночи, а утром пошел к Ларри Лапиду, назвал его честь по чести «самалем Лапидом» и попросил показать ему лисичек. Досужих любителей слоняться по ветлагерю как по зоопарку здесь терпеть не могли, но Костя Маев был существом послушным, ласковым, и Ларри Лапид пустил его посмотреть на лисичек через прозрачную клеенчатую стену послеоперационного тента. Их в то утро еще было шесть, этих лисичек, и Костя Маев изумился, что они совсем не рыженькие, а серо-коричневые и вообще похожи на мелких собачек с большими хвостами (а две были почти без хвостов) и с густо подведенными чем-то черным глазами, как у девчонок в те далекие, далекие, пахнущие железом и бензином ночи, про которые Костя Маев теперь помнил как-то странно, как будто кино посмотрел (и только иногда между ног, на внутренней стороне бедер, у Кости Маева при этих воспоминаниях становилось горячо, и он даже несколько раз спускал штаны – но нет, ни покраснения там не было, ничего). На шеи лисичкам были надеты пластмассовые конусы, одна лисичка лежала на боку и смотрела прямо на Костю Маева половиной обожженной морды, ему показалось, что у нее отошел наркоз и сейчас ей станет больно, но лисичка не плакала и не дергалась (а другие подергивали во сне лапами, кто четырьмя, а кто и тремя), и потом, когда лисичек перевели в обычный тент, Костя Маев пришел и стал читать этой лисичке,
