– Ну-ка, ну-ка, – стала подзадоривать его Ишрак, – какую это задачку ты ему задал?
– Я спросил, какова площадь участка размером пятьсот на семьсот футов.
Кривая усмешка раздвинула губы Луки.
– Но почему именно эти числа?
– Такой участок у моего отца, – смутился Фрейзе. – Однажды нам пришло в голову его продать. Но мы не знали, какова его площадь. Мы прошли вдоль и поперек изгороди, замеряя шаги, и узнали длину и ширину. Но сколько акров находится между ними, мы понятия не имели.
Ишрак склонила голову набок.
– Если длину поля умножить на его ширину, то получится площадь участка в квадратных футах. Останется только перевести квадратные футы в акры.
Фрейзе вытаращился на нее с неприкрытым восхищением.
– Вот это да. Ну и мастера они учить там, в мавританских университетах. Но была еще одна вещь, которую мы не знали.
Ишрак от души рассмеялась:
– И какая же?
– Сколько – как ты их там назвала, квадратных футов? – в акре. Да исходи мы шагами все поле, мы бы все равно этого не узнали.
Лука хмыкнул, стряхивая оцепенение, вызванное пережитым недавно кошмаром.
– Сорок три тысячи пятьсот шестьдесят, – сказал он. – В одном акре сорок три тысячи пятьсот шестьдесят квадратных футов. Если площадь, полученную в квадратных футах, разделить на это число, то мы получим площадь твоего участка в акрах.
– Век живи – век учись, – восхитилась Изольда. – Меня воспитывали наследницей величайших земельных угодий. Я всегда думала, что акр равен одному дню пахотных работ. Я даже не подозревала, что его можно измерять в квадратных футах. Фрейзе прав, в мавританских университетах преподают настоящие мастера. В Лукретили мы знаем, что такое акр, но весьма приблизительно. Нам известно, что ферма занимает сотню ярдов, а виноградник двадцать, просто потому, что кто-то когда-то так сказал. Сами мы ничего не измеряем. Да и нужды в этом нет. Редко кто продает или покупает землю, ну а когда такое все же случается, никто ее не замеряет, все и так знают, что это за земли. Достаточно сказать, как называется поле или участок, и всем все сразу же становится понятно.
– Да-да, – согласился Фрейзе. – Но мы-то продавали землю чужаку. Заключи мы сделку с кем-нибудь из своих, никаких бы затруднений не возникло – все прекрасно знали, что такое Зеленое поле у ручья. Но чужаку потребовалась его площадь.
– Первыми эту формулу рассчитали греки, – сказала Ишрак. – Однако знание это было утеряно до тех пор, пока арабские философы не перевели труды греческих ученых. В мавританских университетах Испании мне все это преподавали. А где ты выучился считать площадь, Лука?
– Когда я стал послушником Ордена Тьмы, меня отправили учиться, – сухо пояснил Лука. – Образование мое длилось не один месяц, и я узнал много нового.
– Но что творилось там, на площади? – нетерпеливо прервал их брат Пьетро. – Какое мнение сложилось у тебя о танцорах, расследователь? Можно ли исцелить их, загадывая задачки наподобие той, что задал тебе Фрейзе? Можно ли отвлечь их от танцев? Что мне написать в отчете?
Брат Пьетро достал небольшой переносной письменный столик и приготовил чернильницу. Дождавшись, когда Лука, Фрейзе и дамы рассядутся по местам за обеденным, в пивных разводах, столом, он расстелил лист бумаги и обмакнул в чернила кончик гусиного пера.
– Поведай мне все, пока случившееся свежо в твоей памяти. Похоже это на одержимость бесами?
– Не знаю, – медленно произнес Лука. – Вроде похоже, но однозначно это утверждать я не могу. Все они – бедняки на грани отчаяния, никто не хочет возвращаться домой, где с ним творят ужасные вещи, но я не заметил никаких признаков отравления или укусов паука – ничего, что объяснило бы поразившее их безумие.
Лука посмотрел на Фрейзе, ища у того поддержки:
– Я ведь никаких укусов, ничего подобного ни у кого не обнаружил? Да и сами они не упоминали ни о бешеных собаках, ни о чем-то подобном.
Фрейзе согласно кивнул.
– Истории их жизней различны, – продолжал Лука, – если не считать безысходности их существования и неодолимого желания танцевать. Такое впечатление, что они готовы умереть танцуя.
– Первая женщина сказала, – добавил Фрейзе, – что мечтает танцевать до самой смерти. А другая девчушка, что хочет танцевать, как богиня.
– Они словно в трансе, – раздумчиво произнес Лука. – Мы уже такое видели, в аббатстве.
– Белладонна? – вскрикнула Изольда. – Но как такое возможно? Все они из разных деревень! Белладонна растет не везде, они не могли одурманиться одной и той же травой.
– Может, источник дурмана – река? – предположил Лука. – Если все они прибыли из деревень, расположенных вдоль берега, то… Но, с другой стороны, почему недуг поразил только избранных, а не всех жителей?
– Ты заметил какие-нибудь знаки? – спросил брат Пьетро. Не отрывая пера от бумаги, он усердно конспектировал каждое слово. – Знаки одержимости?
Ишрак изумленно приподняла брови:
– Похоже, ты не сомневаешься в том, что они одержимы демонами. Ты и вправду в это веришь?
– О, если б видела ты, что видел я, ты бы не задавала подобных вопросов, – воскликнул писарь. – Я видел людей, одержимых бесами, я видел бесов, изгнанных из людей. То, что ты чего-то не видела, еще не означает, что этого не существует.
– Я не спорю, – согласилась Ишрак. – Но с той же вероятностью это может оказаться и не одержимостью.
– Не было никаких знаков, – задумчиво отозвался Лука. – По крайней мере, я их не видел. А ты, Фрейзе?
– Ничегошеньки подобного. Я видел одно: все они валились с ног от усталости и глаза у них были, как у рыб.
Перо клирика зависло в воздухе. Брат Пьетро кротко вздохнул: порой непросто разобрать, что Фрейзе имеет в виду. Он ведь неученый, что с него взять.
– Глаза как у рыб? – переспросил Пьетро. – Что ты имеешь в виду?
– Он прав, прав, – встрепенулся Лука. – Глаза у них мертвые, замороженные: ни проблеска мысли, ни искры интереса, жизни.
Рассеянным взглядом он скользнул по сосредоточенному лицу Ишрак.
– У некоторых людей по глазам видно, о чем они думают; когда им в голову приходит светлая мысль, глаза их озаряет сияние, когда мысли их тяжелы, то темнеет и их взгляд. Но глаза танцоров бессмысленны и пусты. Фрейзе прав. У них глаза, как у рыб.
– У тебя они такие же были, Воробушек, – поежился от воспоминаний Фрейзе. – Твой взгляд не выражал ничего, пока я не задал тебе задачку и ты не вернулся в человеческий облик.
Один из стариков, сидевших в углу комнаты и прислушивавшихся к их разговору, хрипло рассмеялся.
– Все верно, парнишка, – вальяжно обратился он к Луке. – Перед тем как уйти, они стоят и пялятся на тебя стеклянными глазами. Когда заявились танцоры,
