И он понял, что знает эту девушку уже с давних пор. У нее было много лиц и много имен. И когда-то она принадлежала только ему. Но их разлучили, он забыл ее, а теперь вновь вспомнил.
Ян спустился в подвал гостевого дома. Все, к чему он прикасался: стены, перила лестниц, – трескалось, ломалось, старело и гнило на глазах. Ноутбук превратился в оплавленный кусок пластика. Ян ощупывал химическую посуду, совал нос в уцелевшие склянки. Посуда исходила трещинами в его пальцах, крошилась, обрывки драконьей кожи слоились чешуей. Он стряхивал с ладоней стеклянную и фарфоровую пыль.
Ворох обгоревших записей черным облаком взвился в воздух – он задел локтем стопку бумаги на самом краю стола. Бросился ловить распадающиеся пеплом листы, они проскальзывали сквозь растопыренные пальцы, вертелись, как хитрые приманки, взлетали стаей летучих мышей к потолку. Он сел на пол, перебирая уцелевшие обрывки и абсолютно ничего не понимая в цепочках формул, которые едва мог разглядеть.
Голова гудела, как колокол, в который обезумевший звонарь долбил без устали. Ян пытался унять гул, сжав виски руками. Но лишь усиливал давление. Перед глазами плясали черные черти с красными хвостами. Перед его взором маршировали взводы людей. Они шли, они поднимались по ступеням, проходили под колоннаду. Они были испуганы, но держались единым строем, точно неведомая сила вела их вперед.
А люди все шли и шли… Они не молчали, они говорили, вскрикивали, заклинали. Они просили, умоляли. Они шептали и угрожали. Они становились на колени, они пели, о, как вдохновенно они пели! Они ждали помощи, они верили. Но он не мог помочь им. Ян готов был подойти к каждому из них и объяснить, почему он не в состоянии это сделать, но они не слышали его.
Голоса – обычные слуховые галлюцинации при шизофрении. И как ему, ребенку, было объяснить врачам, что у каждого голоса есть лицо, что голоса не просто звучат в его голове, они теснят его в нем же самом. Они заполняют его, и он вдруг оказывается и внутри себя, и снаружи. Они обступают его, а он в одно и то же время находится в гуще толпы и наблюдает свалку со стороны. Если бы он и смог объяснить, что сделали бы врачи? Давали бы ему те же таблетки, ему был бы предписан тот же режим и поставлен тот же диагноз.
И он никогда бы не смог убедительно объяснить им, что не был в полном смысле человеком. Он был дворцом. Он рос и простирался, его кости были его колоннами. Он стоял, он тянулся к небу, и на его голове-кровле, как шлем, сверкали бронзовые пластины. Дворец желаний. Дворец, в который люди приносили свои беды и просьбы. Им больше некуда было идти. Дворец – последнее прибежище смертных. Они шли к его ступеням, бродили по его комнатам. Но Ян не желал их видеть и слышать, ощущать их он не желал. Они были его проклятием. Тысячи комнат были его проклятием. Миллиарды просьб были его проклятием. Он сам был своим проклятием. И был создан себе на погибель.
Каждый больной в лечебнице считал себя богом или пророком, супергероем или волшебником, сверхчеловеком или императором Вселенной. Но врачам некогда было отсортировывать истинных героев от лжегероев. Для скорости и простоты дела они договорились считать, что героев не существует. А если ты отрицаешь явление, то в твоей системе ценностей и в твоей картине мира оно просто не появляется.
Исполины, великаны… придушенные смирительными рубашками, скованные ремнями, обитатели лечебницы были лишены своего величия, сила уходила из их рук, а революционные планы становились безжизненными камнями в умах. Плененные принцы, короли в изгнании, они были лишены своих земель, своих покоев, трона, могущества. Им не суждено было вернуться в цветущий сад психоза, даже за стенами лечебницы их ждала лишь пустыня разочарования. Выжженная пустыня былых идей. Без эмоций, без страсти, без красоты, без совершенства и гармонии. Пустыня, которую не возродить. Мертвая идея. Долина призраков.
Ян чувствовал, как Бронзовый дворец прорастает сквозь него, строится из его клеток, его крови, грозди сосудов украшают карнизы. И не тысяча шестьсот колонн держат своды дворца, а кости Яна стоят на месте колонн. И не бронзовые листы покрывают кровлю, а кожа Яна натянута на стропила.
– А есть в твоем дворце двери? – спросила Дина.
Ян сначала не понял, о чем она говорит:
– Что?
– Двери. Между комнатами в твоем дворце есть двери?
Вспомнить было несложно:
– Нет. Дверей нет.
– А знаешь, почему? – отвлекся от игровых карточек Дан (он вытряхнул их из коробки и раскладывал по клеткам игрового поля). В этой игре, становясь на клетку, нужно было взять карточку и зачитать поучительный стишок. – Потому что двери – это книги, которые ты прочел. Приобретенный опыт. Чужой взгляд. Иной мир. Тебе никогда не приходило в голову, что обложка настоящей бумажной книги похожа на дверь. Ты открываешь ее – и оказываешься в другом месте: там другие дома, другие комнаты и люди – тоже другие. Ты не прочел ни одной книги, поэтому в твоем дворце нет дверей. И комнаты этого дворца ничем не отделены, они перетекают из первой во вторую, из второй в третью…
– Что это за дворец? Вы тоже его постоянно видите? – спрашивал Ян у близнецов. Дан не любил вопросов и не давал прямых ответов. Дина же пыталась объяснить ему:
– Ты сам его создаешь.
– И ты в нем правишь, – подхватил Дан.
– Даже так: дворец – это ты сам, – уточнила Дина.
– Зачем менять роль правителя на роль плебея? – вопрошал Дан. – Тебя ничто не держит. Ты можешь управлять всеми, кого ты видишь.
– Но зачем мне это нужно? – недоумевал Ян. – Они ведь не настоящие. Они – плод моего воображения. Они исчезнут, стоит мне проснуться.
– Но ты не просыпаешься, – возразил Дан. – К тому же не они, а ты – плод их воображения. Каждый видит в тебе разное. Для одних ты мессия, для других – великий учитель, еще для кого-то – хранитель кольца, волшебник, паломник в страну Востока, парфюмер, призрак из кошмара. Они сами наделяют тебя тем, что для них желанно, страшно или отвратительно. И ты можешь весь мир превратить в Бронзовый дворец.
– А что будет с людьми, которые окажутся в нем?
Дан беспечно махнул рукой:
– Они даже не поймут, что с ними происходит. В человеке всегда есть изъян, что-то, не дающее ему спокойно жить. Ты можешь вытащить
