– Эльфами? – хмыкает Теодор.
– Да, как в романах Толкина.
Брови Теодора красноречиво выгибаются неправильной дугой.
– Прошу прощения?
– Прощаю, – тут же возвращает колкость Клеменс. – Посудите сами: они не бессмертны, они могут умереть насильственной смертью – как эльфы Толкина. Прекрасные и воинственные, они знают магию и владеют таинствами, которыми не делятся с простыми смертными – как эльфы Толкина. В некоторых источниках упоминаются различные артефакты, с помощью которых боги кельтов творили вещи, недоступные людям. Как…
– Пресловутые эльфы, – договаривает Теодор и недовольно ведет плечом. Рядом на столике из бука с мелкой растительной росписью стоит чашка с кофе – молотым, тонко пахнущим и, судя по его поведению, дорогим: Теодор пьет его маленькими глотками, аккуратно придерживая тонкий фарфор чашечки двумя руками.
– Что тогда скажете об их умениях? – не отрывая взгляда от чашки, спрашивает он. – Они могли исцелять себя и свой народ.
– Владение тайными знаниями не делало их богами в общем смысле этого понятия, – охотно делится своими мыслями Клеменс. – Они ведь не были всесильны, как Зевс или Один. Я бы скорее приписала их к чародеям.
Теодор наконец поднимает глаза и недоверчиво, с вызовом щурится.
– А как же исход в Ирландию? Племена пришли с небес.
– Так говорится в нескольких источниках, и то не звучит правдоподобно, – быстро отрезает Клеменс, совсем не замечая, что выражение лица собеседника меняется с недоверчивого на заинтересованное. – Есть несколько упоминаний, что племена приплыли к берегам Ирландии на кораблях и сожгли их, чтобы отрезать себя от прежнего мира. Вот почему они «явились из тумана» – это был не туман, а дым. Племена пришли с севера, а север, если вы помните, у кельтов считался землей, наделенной силой, и поэтому боги Туата де Дананн были сильнее, мудрее и опытнее, чем простые смертные. Но, по моему мнению, они более приземленные, чем сонм древнегреческих богов.
– Хм, – только и отвечает Теодор, и непонятный звук вырывает Клеменс из собственных мыслей. Она вдруг смущается – он смотрит на нее и кривит губы в одной ему ясной манере.
– А вы не любите проигрывать, – лаконично заключает Теодор, будто подводя итог своим размышлениям, делиться которыми он не спешит. Ей тут же хочется возразить, но Теодор едва заметно качает головой.
Некоторое время он помешивает ложечкой кофе и молча следит за движением бежевой пенки – она закручивается к центру ленивой воронкой. Клеменс кусает губу и ерзает, пытаясь вновь найти точку покоя, чтобы не чувствовать себя здесь лишней. Когда Теодор Атлас уходит в себя, все вокруг становится фоном, деталями интерьера, и сама она превращается в фигуру на холсте, не больше. Клеменс чувствует это и оттого думает о своей незначительности, кажется себе маленькой девочкой в огромном древнем мире антикварной лавки.
– Мистер Атлас? – неохотно спрашивает она, когда секунды молчания складываются в минуту, а затем еще одну.
Он выныривает из своих мыслей, как из неглубокого сна, и поднимает голову. Сейчас Клеменс отчетливо понимает, что он смотрит на нее и не видит.
– Мне казалось… – тянет Теодор и запинается. – Казалось, вы старше. Сколько вам лет?
Клеменс решает, что больше не будет удивляться никаким вопросам.
– Двадцать три. Я выгляжу старше?
– Не знаю, – откровенно признается он. Все еще рассматривает ее, как умеющий разговаривать предмет интерьера? – Я не силен в этих делах. Не умею определять возраст по лицам.
– Но вы удивлены.
– Не особо.
– Нет?
Теодор с очередным вздохом допивает кофе и ставит пустую чашку на столик, а затем откидывается в кресле. Позолоченная спинка натужно скрипит. Он невольно хмурится, но тут же стирает с лица следы недовольства.
– Вообще-то мне все равно. Я не утруждаю себя запоминанием таких мелочей, так что и гадать насчет вашего возраста не намерен.
Его прямота, граничащая с грубостью, начинает казаться высокомерием. Внезапно Клеменс понимает, что с высоты прожитых лет – какова между ними разница? Десять? Пятнадцать? – она совершенно ему не интересна. Он уже приклеил к ней ярлык и отставил в сторону, как скучнейший экспонат собственной коллекции.
Одному Богу – и вовсе не христианскому, а фоморовому, быть может, – известно, каких еще людей Теодор Атлас хранит в своих мыслях, как более-менее интересный лот. Кто знает, когда придет черед нового аукциона, и он избавится от надоевшей вещи?
– Любопытно в таком случае, сколько лет вам? – спрашивает Клеменс, вздергивая подбородок. Она не хочет показывать, что его снисходительность ее задевает, но, как обычно, не может удержаться от сарказма.
Естественно, он это замечает. И хмыкает. Снова.
– Честно говоря… Я не помню.
Выглядит Теодор так, что не верить ему сложно. Клеменс с трудом подавляет стремление вступить с ним в спор. Это ведь загадка, не так ли? Он просто играет с ней?
– На вид вам не больше сорока.
– Вот как? Приятно удивлен.
Фраза, призванная его задеть, не достигает цели. Клеменс растерянно щурится.
– Правда?
– Мне явно больше сорока. – Теодор откидывает голову на спинку кресла и устремляет взгляд в потолок, покрытый лепными узорами и виноградными лозами из гипса. – Бен говорит, двести сорок с чем-то.
– При всем уважении, сэр, этого же… – Клеменс вспыхивает быстрее, чем успевает подумать, и только тогда замечает в его карих глазах усмешку. Ах, шутка… – Вы очень серьезно шутите, – договаривает она.
Но выражение лица Теодора говорит только одно: «Я не шучу».
* * *Она сидит в антикварной лавке до самого вечера. Разговор с Теодором больше напоминает допрос с пристрастием.
Вернувшийся с прогулки Бен видит, что на столике все еще стоит грязная посуда, и недовольно поджимает губы. Теодор мысленно стонет и встает с кресла.
– …И между фоморами и племенами прослеживается сходство в их друидических силах, которые… – с горящими глазами рассказывает Клеменс и внезапно замолкает, когда Теодор молча уходит вслед за мистером Паттерсоном. Если она и чувствует себя неловко, Теодор этого не замечает.
– Ну? – накидывается на него Бен, как только они оказываются в тесной кухне. У него в руках распухшие пакеты с продуктами из «Сайнсберис»[4], которые тут же водружаются на стул рядом с холодильником. Теодор лениво наблюдает за тем, как замороженная курица, фарш и бекон перекочевывают из пакетов в морозильную камеру, а овощные консервы и рыба – на полки.
– Что – ну?
Бен недовольно фыркает, откидывает со лба прилипшую челку и выпрямляется. Из-под оправы очков на Теодора смотрят рассерженные глаза, а он видит только то, что Бен одет в рубашку от Спенсера Харта и новые брюки.
– Ты куда так вырядился?
Бен явно намеревался произнести что-то возмутительно-воспитательное, но вопрос Теодора его останавливает.
– Ходил на свидание? – напирает Атлас. Бен фыркает и отворачивается.
– Нет, – бросает он. – Договаривался с тем парнем насчет твоих документов. Я рассказывал о нем на той неделе, если помнишь.
Бен не видит, как Теодор многозначительно закатывает глаза, но все равно кидает через плечо, пока его руки
