– И давай без нытья. Тебе давно пора сменить паспорт, пока люди не начали задавать вопросы. Они гораздо внимательнее, чем ты думаешь.
– Готов с тобой поспорить, – тут же отнекивается Теодор. – Там в зале сидит очень простодушная девица.
– Кстати, о ней!..
Бен разворачивается, вновь принимая вид сердитого преподавателя младших классов. Атласу не нужно на него смотреть, чтобы понимать, что приятель готов отчитать его за очередную ошибку в поведении. И не одну.
– Ты хотя бы предложил ей перекусить? Выпить что-то кроме чая, который я вам наливал? Девушка и так перенервничала – представляю, как ты ее замучил, раз теперь на ней лица нет!
– Ой, хватит, – рассерженно фыркает Теодор. – Это она меня замучила. Болтает, не затыкаясь.
Бен с грохотом ставит чайник на плиту.
– Потому что от тебя и слова не дождешься. Опять, небось, играешь в молчанку, вот она и рассказывает все, что может. В общем, прекращай это.
– Прекращать что?
– Оставь ее в покое и пригласи к нам на ужин. Бедная девушка проголодалась и изнервничалась по твоей вине.
– Мы просто разговаривали! – вспыхивает Теодор, и чуткий Бен сразу чувствует, что друга действительно напрягает возможность совместного ужина с дочерью Генри Карлайла.
Да что же такого удивительного в этой девушке?
– Я задавал вопросы, она отвечала. Что я такого сделал? Засмотрел ее до смерти?
Красноречивый взгляд Бена говорит о том, что именно так он и подумал. На молчаливый выпад Теодору ответить нечем, и, взмахнув руками в совершенно театральном жесте, он возвращается к невежливо оставленной без присмотра Клеменс.
Но обнаруживает пустое кресло и записку на столе. Наскоро нацарапанные простым карандашом буквы сплетаются в чрезмерно вежливую фразу: «Спасибо за беседу, мистер Атлас. Позвоните мне, когда у вас найдется свободное время, я с удовольствием продолжу наш разговор».
«Вряд ли с удовольствием», – усмехается Теодор, пока не вспоминает, с каким завидным упорством она доказывала ему свою точку зрения, а потом рассуждала о других теориях, которые и так были ему известны. Наблюдать за полетом ее мыслей было… увлекательно. Пожалуй, это было увлекательно. И любопытно.
Что ж, теперь он хотя бы уверен, что девица Карлайл никак не связана с его прошлым.
Внизу на листе виднеется семь цифр со странной кривой, похожей на подпись. Клеменс Карлайл.
Теодор сминает ярко-желтый лист и отправляет его в мусорное ведро, силясь прогнать раздражение. Оно сменило собой невольный интерес и теперь волной поднимается из желудка к горлу, а он не понимает причины.
Перед глазами стоит автограф «Клеменс Карлайл» с витиеватой петлей у имени. Кажется, его Клеменс оставляла рядом со своими инициалами похожий завиток.
IV. Гадалка и господин
– Расскажи мне, откуда я пришел.
– Тебя из тьмы вывели на свет не тем путем, что был тебе уготован. Вырвали из родной земли с корнем, так что обратно ты уже не вернешься. Твоя история началась с ошибки.
Их женят в маленькой городской церквушке в присутствии знахарки и ее дочери на следующий же день. Освещать это событие никто не желает, гостить на торжестве – тоже. Все случается быстро и без лишнего шума.
Серлас стоит по правую руку от Нессы. Пока священник сухим голосом зачитывает молитву, он смотрит на ее точеный профиль: Несса спокойна и серьезна, и только прерывистое дыхание, от которого подрагивают уложенные пряди волос, выдает в ней волнение. В остальном она выглядит мраморным изваянием какого-то безымянного гения, прекрасным, но отрешенным.
Серлас не знает, что думать. Вечером раньше Несса сказала ему, что все в этом мире покорно судьбе и что каждое действие любого живого существа несет за собой вереницу последствий, будь то взмах воронова крыла, после которого где-то в море поднимется буря, или же спасение человека без прошлого, за которого она теперь в ответе. Серлас не уверен, что такое сравнение уместно. Сейчас он ни в чем не уверен, и спрашивает себя и стоящую рядом женщину: желанно ли то, что они делают?
Несса улыбается ему уголком губ и кивает. Все в порядке, Серлас. Все в порядке. Я сама на это согласилась.
Серлас думает, что хрупкий мир его, который только начал обретать форму, уже изменился безвозвратно, и убеждения, возросшие в нем за эти недолгие месяцы, снова канули в лету. Он вновь ничего не знает и вновь ищет ответы.
Их нет.
Священник глядит на странную пару исподлобья, но речи не прерывает. И пока старик вопрошает Серласа о согласии, тот мечется в сомнениях, словно они – клетка его души. Неужели он может рассчитывать на то, что его сердце сможет найти покой в чьих-то руках? Возможно ли, что Несса откликнется на его немые мольбы о мире и счастье? Неужели он может быть ей так же нужен, как она необходима ему теперь?
Серлас никогда не попросил бы об этом. Несса никогда не узнала бы. Кто он и что он может подарить ей в знак своих искренних чувств? Человек без достатка и привилегий – о канувшем в небытие прошлом и думать нельзя! Что он отдаст ей в благодарность за спасение его жизни? У него ничего нет и не будет, если он не отыщет среди туманного своего сознания верный путь к прошлой жизни. Без прошлого у него нет будущего.
Только Несса мягко вкладывает свою чересчур теплую ладонь в его руку, и это разом сметает все отговорки. Сердце Серласа колотится в грудной клетке, вторя размеренной речи священника и почти заглушая ее.
– Позволь мне спасти тебя еще раз, – шепчет Несса одними губами, когда он растерянно на нее смотрит и неуверенно протягивает ей серебряное кольцо с двумя крошечными ладошками, держащими сердце.
За этот порыв Серлас не расплатится и двумя своими жизнями.
– Я согласен, – отвечает он на вопрос священника и позволяет хрупкой женщине отныне вести его в мир.
* * *Оглушенный и растерянный, Серлас сидит напротив кухонного окна и незряче вглядывается в даль. У самого берега, там, где заканчивается обрывом травянистый склон, стоит Несса. Ее силуэт в легком ситцевом платье колышется на сильном ветру, будто ветер треплет не складки ее юбок, а всю ее. Следовало бы позвать ее обратно в дом, чтобы она не простудилась, но Серлас находит в себе сил.
Прошла уже неделя, две, три, а он все еще не может называть ее по имени, как она того просит. Принять из ее рук тарелки или котел с супом и коснуться ее пальцев, не вздрогнув. Найти в ворохе белья что-то из ее личной одежды и отдать, не краснея. Смотреть на нее, понимая, что она тоже смотрит. Говорить с ней, как с равной, ждать от нее помощи в домашних делах, словно это самое обычное каждодневное дело, рутина.
Он ни разу не заговорил с
