Ибха сердито цокает языком, и ее дочь закрывает за собой дверь. Знахарка фыркает и вручает онемевшему Серласу маленький пузырек. Он не чувствует ни его веса, ни холода стекла.
– Вот, отдашь жене. Она уж знает, что с этим делать, верно?
Кивнуть у него не получается, и знахарка, ругаясь и тяжело топая, выгоняет его за дверь, где уже моросит мелкий дождь.
Дорогу домой Серлас помнит слабо, будто кто-то вырезает из его мыслей все время пути. В дом Нессы он является вымокшим до нитки под усилившимся к ночи дождем.
Когда жена открывает ему дверь, взволнованно охает и, всхлипнув, кидается на шею, чтобы утянуть в тепло, он пятится от нее, как от проказы.
– Серлас? – Голос Нессы хрипит и ломается, рассекая имя на рубленые слоги, а его самого – надвое. Он стоит на пороге под дождем, сжимает в руке пузырек с прозрачной микстурой и чувствует себя потерянным и разбитым. Если бы тотчас перед ним разверзлась земля и утянула б его в свои недра – как должно было случиться на поляне неизвестного леса среди тел сотен солдат в красных мундирах, – Серлас не заметил бы разницы.
– Что с тобой? Что стряслось?
Несса втягивает его в дом, и он, еле переступая ногами, позволяет ей подвести себя к огню в камине.
«Ты не сам идешь, ты – ведомый».
Теперь все кажется ему ясным, как дневной свет, и Серлас поворачивается к Нессе, чтобы вручить ей подарок от знахарки. На жену до рези в глазах больно смотреть.
– Ибха передала тебе это, – чуть слышно говорит он и протягивает руку с пузырьком. Несса, не на шутку взволнованная болезненной бледностью мужа, опускает взгляд. Глаза ее вспыхивают неподдельным страхом.
В неровных отблесках огня Серласу вдруг кажется, что в волосах Нессы он видит рыжие всполохи.
– Ты все знаешь, так? Она рассказала?
Ему не хватает сил сказать «да». Ему не хватает сил кивнуть. Серлас закрывает глаза и опускается перед ней на пол – колени подгибаются и отказываются его держать. Можно ли чувствовать себя более потерянным, чем в этот момент, когда истина обрушилась на его голову без предупреждения: любимая женщина не видит с ним будущего и ищет его рядом с другим?..
– Серлас… – вздыхает Несса и садится рядом. Ее лицо оказывается наравне с его лицом, изможденным и пустым, и тогда она говорит: – В моей утробе растет дитя, которого я не желала.
И вдруг весь мир перестает существовать.
Теперь ему кажется, что он окончательно утратил себя.
7. Белые стены в серой комнате
Опытным мошенником, специалистом в фальсификации и тем, кто, по заверениям Бена, «будет держать рот на замке», оказывается какой-то мальчишка.
Некоторое время Теодор изучает его щуплую фигуру с головы до пят. Светло-русые вихрастые волосы, низкий лоб, глубоко посаженные глаза с такими мешками под ними, что в них могли бы поместиться еще глаза. Мальчишка стоит на пороге неприметного серого дома по Марлборо-роуд и шмыгает носом.
– Родители дома? – спрашивает Теодор, даже не пытаясь скрыть сарказм. Бледный парень трет нос пальцем с длинным ногтем и дерганым движением откидывает со лба челку.
– Тебе чего, дядя? – Голос у него сиплый, словно он только что спал. Вид, впрочем, ничуть не лучше.
– Я ищу Палмера.
Бен сказал, что нужного Теодору человека зовут Палмер – «Естественно, это псевдоним», – и что он временно проживает на Марлборо-роуд. Сейчас, стоя на пороге этого самого дома под проливным, некстати хлынувшим дождем, Теодор думает, что заниматься мошенничеством прямо на глазах у своего сына – или младшего брата – этому Палмеру не стоило бы. К тому же Атласа смущает лишняя пара глаз. Но выбирать в их мелком городишке не приходится.
На двадцать тысяч жителей здесь едва ли найдется хоть один опытный фальсификатор, и лучше бы Теодор поискал его в людном Лондоне или снова смотался бы в Германию. Да только вряд ли после недавних выходок Бен отпустит его одного на материк.
«Мог бы уже забыть об инциденте столетней давности», – мимолетом думает Теодор, пока хилый мальчишка оценивает его своими заплывшими сонными глазами.
– Ты, что ли, мистер Атлас?
– А ты кто?
– Палмер.
Теодор подозрительно щурится. Какая-нибудь впечатлительная девица – Карлайл, например, – уже испугалась бы, но этот отщепенец смотрит на него из своего тесного темного коридора с вызовом.
– Проходи, чего встал, – коротко бросает пацан и пропускает Теодора внутрь. Все в нем протестует против такого неосмотрительного шага, но он уже стоит на пороге и уже промок до последней нитки – отступать, ссылаясь на подозрительного ребенка, было бы несерьезно.
Теодор входит, стряхивая с длинного пальто капли, и с неудовольствием отмечает, что обмотанный вокруг шеи шарф прилип к коже. За его спиной со скрипом закрывается входная дверь, узкий коридор погружается в серый полумрак.
– Одежду кинь где-нибудь здесь, я буду у себя, – звучит уже слева сиплый голос мальчишки. Ему вторят удаляющиеся шаркающие шаги. Сколько этому Палмеру лет? Теодор стаскивает промокшее пальто, задумчиво вешает его на крючок справа от себя, а сам отмечает ободранные обои и потрескавшуюся штукатурку.
Идея Бена с каждой секундой кажется все хуже и хуже. Надо было остаться верным традициям и не думать о преждевременных заботах, а на тревоги Паттерсона, как обычно, не обращать внимания.
Отрастить, может, бороду, пусть она скрывает возраст?
– Мужик, ну ты где там? – доносится из дальней комнаты. Теодор вздыхает и идет на голос.
Ничего хорошего из этого цирка не выйдет. Потом можно будет с полной уверенностью заявить Бену, что так он и знал.
Такую же, как и коридор, серую блеклую гостиную Теодор минует в два шага и оказывается в соседней комнате – неустроенной и серой. Шторы на окнах задернуты, света мало.
– Садись, – кивает мальчишка на стул у выкрашенной белой краской стены. – Возьмем у тебя интервью.
Атлас задевает стену спиной, чувствует, как осыпаются на пол частицы краски. Садиться не спешит. Теперь между ним и Палмером стоит фотоаппарат на длинноногом массивном штативе. Пока парень пристраивается к столу, Теодор успевает отметить недешевый объектив и довольно внушительную установку, явно не для фоторабот, у стены напротив. Это что, гитара? Дорогая техника в комнате без мебели, а ведь дом явно нежилой.
С каждой секундой желание Теодора сбежать становится все сильнее, а подозрение усиливается непропорциональными скачками. Странный дом, странный малолетний пацан, странная обстановка.
Атлас делает себе мысленную пометку не вестись больше на «правильные» советы Бена.
Мальчишка включает черную настольную лампу, но, заметив внимание Теодора, поворачивается к нему лицом и смотрит снизу вверх, отчего его глаза кажутся двумя темными пятнами под нависшими над ними бровями. Бледный, со впалыми щеками и резкими скулами, он кажется смехотворным подобием зомби из плоских
