Если здесь начнется сражение, оно превратится в резню.
Катса шагнула вперед, ее глаза и уши чутко следили за каждым движением лучников. Лучники у Ранды были отличные, но не Одаренные. Катса даже успела сухо пожалеть стражников за спиной: если придется уворачиваться от стрел, они обречены.
Когда она прошла около половины пути к трону, король заговорил:
– Остановись. Я не желаю, чтобы ты подходила ближе, Катса. – В устах Ранды это имя прозвучало шипением, подобным испускаемому раскаленным паром. – Сегодня ты вернулась в замок без девушки и без наследства. Мой вассал и мой капитан ранены твоей рукой. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Ее ничуть не тревожило присутствие целого войска, почему же всего лишь голос так выводил из себя? Она заставила себя не отводить взгляда от его полных презрения глаз.
– Я не согласна с вашим приказом, мой повелитель.
– Я верно расслышал? Ты не согласна с моим приказом?
– Да, мой повелитель.
Ранда откинулся на троне, губы изогнулись в жесткой улыбке.
– Очаровательно, – сказал он. – Просто очаровательно. Скажи мне, Катса, что именно заставило тебя думать, что у тебя есть право оценивать приказы короля? Раздумывать над ними? Иметь свое мнение на этот счет? Я когда-нибудь предлагал тебе поделиться своими мыслями о чем-нибудь?
– Нет, мой повелитель.
– Я когда-нибудь просил тебя помочь нам мудрым советом?
– Нет, мой повелитель.
– Думаешь, тебя держат при дворе из-за твоего ума, твоего потрясающего интеллекта?
Вот это Ранда умел мастерски. Именно так ему удавалось держать ее в клетке все эти годы. Он умел заставить ее чувствовать себя тупым животным, цепной собакой.
Что ж, пусть собака, но на цепи она больше сидеть не будет. Она освободится, сама станет сторожем своей порочной натуры и будет делать с ней что пожелает. Уже сейчас она чувствовала в руках и ногах дрожь нетерпения. Прищурившись, она посмотрела на короля, и в голосе невольно зазвучал вызов:
– Зачем здесь все эти воины, дядя?
– Эти воины, – любезно улыбнулся Ранда, – нападут, если ты хотя бы двинешься. А после нашего разговора они проводят тебя в темницу.
– И вы полагаете, я добровольно отправлюсь в темницу?
– Мне все равно, отправишься ты добровольно или нет.
– Вы, наверное, думаете, что эти люди смогут увести меня туда насильно.
– Катса… Конечно, все мы придерживаемся самого высокого мнения о твоем мастерстве. Но даже у тебя нет шансов против двух сотен воинов и моих лучших лучников. После этого разговора ты окажешься либо в темнице, либо на том свете.
Катса видела и слышала все в зале: короля и его лучников, их нацеленные стрелы, воинов с мечами наготове, даже свои руки в красных рукавах и ноги под красными юбками. В зале стояла абсолютная тишина, если не считать дыхания людей вокруг и легкого гула у нее в голове. Катса развела руки в стороны, подальше от тела, чтобы каждый мог их видеть. Она дышала тем, что только сейчас распознала, – ненавистью. Она ненавидела короля, эта ненависть переполняла ее.
– Дядя, – начала Катса, – позволь мне объяснить, что случится в тот самый момент, когда хоть кто-то из твоих людей сделает шаг в мою сторону. Скажем, например, один из лучников пускает стрелу. Ты не часто бывал на моих тренировках, дядя. Ты не видел, как я уворачиваюсь от стрел, – зато это видели твои лучники. Если один из них пустит стрелу, я упаду на пол, а стрела, естественно, попадет в одного из воинов. Меч и кинжал этого воина окажутся у меня в руках так быстро, что никто в зале даже не успеет понять, что произошло. Начнется сражение, но одновременно ко мне смогут подойти только семь или восемь воинов, а семь-восемь для меня – ничто. Убивая их, я буду забирать кинжалы и кидать в сердца твоим лучникам, которые, конечно, уже не смогут в меня прицелиться, когда начнется схватка. Я выберусь из зала живой, дядя, но большинство из ваших людей погибнет. Конечно, так будет, только если я стану ждать нападения. А я могу начать сама. Напасть на воина, отобрать кинжал и метнуть его вам в грудь в это самое мгновение.
Губы Ранды по-прежнему улыбались, но внутренне он дрогнул. Угроза смерти прозвучала и была услышана, и Катса чувствовала ее эхо в кончиках пальцев. Она видела, что может это сделать, может убить его прямо сейчас, и презрение в его глазах исчезнет, усмешка сбежит с губ. Пальцы зачесались – так хотелось схватить кинжал.
«А что потом?» – прошептал тихий голос у нее в голове, и у Катсы перехватило дыхание от потрясения. Что потом? Кровавая бойня, выбраться из которой будет удачей. Раффин станет правителем, и первым, что перейдет к нему вместе с королевской властью, станет необходимость казнить убийцу отца. Он не сможет избежать казни, если захочет справедливо управлять Миддландами, и то, что сестра станет ему врагом, разобьет его сердце.
А По услышит обо всем этом, уезжая, услышит, что она не поборола себя и убила дядю, сама отправила себя в изгнание и предала Раффина. Он вернется в Лионид и будет смотреть с балкона на то, как солнце опускается в море, будет качать головой, залитый оранжевым светом, и удивляться, почему же она позволила этому произойти, когда в ее руках была такая власть.
«Где твоя вера в свои силы? – прошептал голос. – Вовсе не обязательно проливать кровь». И внезапно Катса ясно увидела, что она натворила. Увидела Ранду, бледного, сжимающего подлокотники трона так сильно, что, кажется, они вот-вот оторвутся. Он в любой момент может приказать лучникам атаковать, просто из страха, объятый ужасом перед тем, что она нападет первой.
На глаза навернулись слезы. Милосердие оказалось еще страшнее, чем убийство, потому что это труднее и Ранда его не заслужил. И хоть она и хотела того же, чего хотел этот внутренний голос, она не чувствовала в себе храбрости это сделать.
«По думает, что у тебя довольно храбрости, – яростно убеждал голос. – Притворись, что веришь ему. Поверь хоть на мгновение».
Притвориться. Иголки в пальцах кололи до крика, но, быть может, получится притворяться достаточно долго, чтобы выбраться из зала.
Катса подняла на короля горящий взгляд. Голос ее дрожал.
– Я покидаю замок, – произнесла она. – Не пытайтесь меня остановить. Иначе пожалеете, я обещаю. Как только я уеду, забудьте обо мне – я не желаю быть зверем
