– Четверо, – поправила ее Изабель, шагнув к Зоре с другой стороны.
– Пятеро, если целители считаются, – лукаво улыбнулась Дженна.
– Ты считаешься. Вы все считаетесь! – сказала Мари. – А теперь Зора вас омоет, и вы сможете вывести свои имена в танце.
– Тебе нехорошо? – Зора присмотрелась к Мари внимательней.
– Хорошо, но Мэйсону нужно обработать и забинтовать раны. Я подумала, что стоит сделать это сейчас, пока ты омываешь Стаю.
– Нет, Жрица Луны. Останься. Омой свой народ вместе с Зорой. С твоего позволения я отведу брата в нору и начну обрабатывать его раны, – сказал Джексом. – Благодаря тебе он вернулся в чувство.
– Я пойду с ним. – Из молчаливо наблюдающей толпы выступила Роза. – Мои раны хорошо заживают, так что меня не нужно омывать, и я помогала перевязывать раны Лидии и Сары. Я знаю, где лежит золотарник и как его использовать. Я буду рада помочь.
Мари открыла рот, чтобы возразить, что она в состоянии сделать это сама – что она должна быть в состоянии это сделать. Но тут ей в голову пришла мысль, что именно это ее всегда возмущало в Леде – та всегда взваливала на себя слишком много. Она принимала на себя боль и страх, любовь и потери Клана, из-за чего состарилась раньше срока и часто испытывала приступы тоски, которую Мари никак не могла постичь.
– Спасибо, Роза, – сказала она. – Твоя помощь очень пригодится.
– Я приду вам помочь, когда закончу танцевать, – сказала Дженна.
– И я, – добавила Изабель.
Мари хотела обнять их всех разом и сказать, какие они замечательные, но от эмоций у нее перехватило дыхание, и она смогла лишь кивнуть и улыбнуться им, смаргивая слезы.
Когда Джексом и Роза ушли вместе с Мэйсоном, который нетвердо стоял на ногах, но держался без посторонней помощи, Зора повернулась к Мари.
– Ну что, Жрица Луны, ты готова продолжать?
Мари шагнула к подруге и обняла ее на глазах у всей Стаи. Все, казалось, были поражены таким проявлением чувств – все, включая Зору, глаза которой наполнились слезами.
– Когда рядом моя Стая, я готова ко всему!
33
– А теперь расскажи мне все! – сказала Мари, когда они вчетвером – Ник, Лару, Ригель и она – остались одни и медленно возвращались в нору с полными желудками и еще более полными сердцами. – Как ты нашел Джексома и Мэйсона?
– Не я. Их нашел Ригель.
Мари бросила взгляд на молодого пса, который деловито трусил рядом, сжимая в зубах обслюнявленную палку. Палка была размером с его лапу.
– Теперь мне стало еще интереснее.
– Да тут и рассказывать нечего. Я как раз заканчивал собираться в норе. Дверь была открыта – мне нравится вечерний ветерок.
– Мне тоже. – Мари сунула ладонь в руку Ника.
Он с улыбкой посмотрел на нее.
– Так вот, дверь была открыта, и тут Ригель разволновался, начал нюхачить.
– Нюхачить?
– Ну, обычно он обнюхивает землю, когда кого-то ищет, а тут начал нюхать воздух.
– О, понимаю. Давай дальше.
– А потом и Лару начал нюхачить и рычать. Я сразу понял, что он узнал запах – и этот запах ему не понравился. Так что я схватил арбалет… – Ник прервался и нежно похлопал висящий за спиной арбалет, – и велел Лару и Ригелю отвести меня к источнику запаха. И встретил Джексома, который дрался с очень больным и очень злобным мальчишкой. Я собирался его застрелить, но Джексом меня остановил и сказал, что Мэйсон – его брат и что нам нужно отвести его к тебе и срочно их обоих омыть.
– В поведении Джексома не было ничего странного?
– Сперва нет. Уже смеркалось, но солнце пока не село. Мне пришлось вырубить Мэйсона, но потом мы связали его и потащили к тебе.
– Ты снова повредил руку?
– Руку?
– Да, когда бил Мэйсона. – Мари осмотрела руку и, убедившись, что она в порядке, потянулась за другой, но Ник ее остановил.
– Нет, рука цела. Я ударил его по голове арбалетом. Арбалет тоже цел, – добавил он. – Только после заката Джексом начал вести себя странно. Должен признать, он держался молодцом. Он объяснил мне, что происходит, и попросил не паниковать, когда его голос, кожа и глаза начали меняться. Он сказал, что может контролировать перемены, потому что сегодня третья ночь и он больше не заражен болезнью свежевателей – и он был прав. То есть я бы не хотел оказаться рядом с ним завтра, если бы ты его не омыла, но этим вечером Джексом остался собой – разве что стал более раздражительным.
Мари кивнула.
– Так обычно и происходит с мужчинами-Землеступами на третью ночь. Если их вовремя омывать, они в состоянии себя контролировать.
– А женщины-Землеступы грустят, но не впадают в ступор и смертную тоску, если их не омыть?
– Именно. Женщины могут продержаться без омовения дольше мужчин, но только потому, что они не становятся агрессивными. Депрессия не менее серьезна, чем гнев, – сказала Мари.
– А ты знаешь, почему мужчины становятся агрессивны, а женщины тоскуют?
– Я знаю только то, что говорила мне мама. Она сказала, что ночная лихорадка срывает с нас личность и оставляет низменные, самые темные наши стороны. Мужчины направляют наружу агрессию, которая может привести к насилию, причем обычно страдают от нее сами. А женщины уходят в себя и разрушают себя грустью и самоуничижением.
– Но мужчины напали на Даниту и Зору.
– Насколько мне известно, такого раньше не случалось. Ник, я думаю, это болезнь свежевателей сделала мужчин такими жестокими. – Мари нервно покосилась на окружающий их темный лес. – Интересно, сколько еще мужчин там бродит? Тех, кто подхватил эту ужасную заразу?
– Я спрашивал об этом Джексома. Он считает, что немного. Вообще говоря, Джексом сомневается, что хоть кто-то остался в живых. Он сказал, что некоторые сцепились друг с другом. А другие умерли. – Ник сжал губы, явно опасаясь сказать лишнего.
– Эй, ты говоришь с целительницей. Мне нужны подробности.
Ник вздохнул.
– Джексом сказал, что нашел вчера небольшую группу Землеступов. Они были из вашего Клана. Все до единого мертвы. Кожа у них сошла клочьями, а лежали они в лужах крови и гноя. Они умерли страшной смертью.
По спине Мари побежали мурашки.
– Ужасно.
– Еще одна причина уходить. Отрава из Города-Порта проникает в лес, – сказал Ник.
– Согласна. Но уходить будет тяжело. Я стараюсь поменьше об этом думать, но… – Она осеклась и заморгала, прогоняя непрошеные слезы.
– Все нормально. Я понимаю. Но оно того стоит. Обещаю.
– Я знаю. И все это знают. Эти перемены к лучшему, но принять их нелегко. – Мари помолчала, а потом спросила: – Ник, а ты чувствуешь Ригеля?
– Чувствую ли я его?
– Да, вроде той связи, что есть у вас с Лару, только послабее – по крайней мере, она не такая тесная. Ты когда-нибудь ощущаешь эмоции, которые он тебе посылает?
– Вроде бы нет.
– А другие псы? Может, Лару, когда он был спутником твоего отца?
– Нет. То есть мы с Лару всегда были
