– Я не знаю, господин, – замямлил Павлос.
– Отвечай, собака, – придвинулся ближе Перикл и на две пяди обнажил меч.
– Да, да, юный господин, ее дочь в том саду, но муж этой женщины продал девочку моему господину. Об этом никто не должен знать, иначе мой господин будет в бешенстве.
– Итак, уважаемые патриции, спрошу еще раз, что вы думаете об этой женщине?
Перикл пожал плечами, мол, думать это не его конек. А вот Петр явно все понял, но предпочел промолчать.
– Эта женщина пришла за своей дочерью, которую отец продал Алексию, чтобы прокормить семью. Я слышал, что сейчас многие аристократы утоляют свою похоть с маленькими девочками. Такое поведение не достойно патриция и христианина, – прямо и не кривясь, ответил Ромул.
Вот теперь все встало на свои места. Раз с этими людьми предстоит идти в опасный путь, то нужно сразу разобраться, от кого что ждать. Перикл сильный и храбрый, но глупый. От такого предательства ждать не стоит, главное, чтобы не обманули. Петр хитрован и будет за того, за кем сила. А вот Ромул честный и умный. На такого можно положиться, правда до тех пор, пока твое поведение соответствует его понятиям о чести.
– И как в таком случае должен поступить благородный человек?
На такой вопрос не смог ответить даже Ромул. По справедливости нужно освободить детей, но все они присягали Алексию, и идти против своего господина значит запятнать свою честь предательством.
– Я поговорю вечером с Алексием и предложу выкупить девочек, чтобы отпустить их домой. А вы подумайте, кому вы хотите служить? Если вы отправитесь со мной, то я потребую от вас всю свою верность. Но и платить буду вам в два раза больше, чем платит Алексий. К тому же я не потребую от вас запятнать свою честь.
Теперь Ромул по определению должен уйти от Алексия, тем более что тот сам отдает его во служение. И после такого обвинения он уже наверняка не вернется на службу к патрицию. Перикл пойдет за Ромулом. За неимением своей головы он привык полагаться на старшего побратима. Ну а Петр пойдет за вознаграждением.
Важно в пути иметь именно своих людей, а не данных тебе в охрану. Рихард, конечно, хороший воин, но нельзя зависеть только от него. Греки с германцем точно не договорятся. Мало ли Илайя еще что-то задумал, или сам Алексий. Первое впечатление оно ведь обманчивое. Вон я полагал, что стратиг Алексий истинный аристократ, а оказалось, еще та змеюка. Хоть лично мне он еще ничего плохого и не сделал.
Святослав развернулся к Павлосу.
– А теперь веди нас к дому Полибия и запомни, твой господин не должен знать об этом разговоре, не забывай, что ты рассказал нам об этой девочке.
Слуга снова побледнел и испуганно закивал.
Херсонес и, правда, был прекрасен, притом даже с точки зрения Святослава, побывавшего не в одной столице мира. Амфитеатр, величественные дворцы, церкви, дома с лепнинами и колоннами, фонтаны и красочные сады.
На одной из площадей уличные артисты разыгрывали какое-то представление, где мужичок в белом плаще, с нашитым на него красным крестом, пинал под зад черного мавра в тюрбане.
По мнению Святослава, за такое представление где-нибудь во Франции не задумываясь сожгли бы на костре. Все же крестоносцы воины Божьи, а тут такое непочтительное поведение.
Святослав послал коня в толпу, пробиваясь в первые ряды перед импровизированной сценой. Люди в толпе злобно ругались, один даже попытался цапнуть Романова за поводья, но удар плетью по лицу быстро остудил пыл драчуна. На сцене разыгралась битва между епископом и двумя карликами, метавшими игрушечные стрелы ему в зад. После чего на сцене появилась женщина в весьма нескромном платье, полностью открывавшем грудь, и этой самой грудью разогнала карликов – мавров. В конце она прижала к себе епископа, и они предались разврату прямо на сцене. Точнее, они изобразили данный процесс. После завершения которого женщина плюхнулась на задницу, и у нее из-под подола выскочил смуглый парнишка, с черными рожками. Он боднул епископа под зад, крутанул хвостом с кисточкой и на импровизированных копытах поскакал по сцене. Святослав звонко рассмеялся вместе с остальными зрителями. Нет, постановка, конечно, никакая и юмор сортирный, но в отсутствие альтернативы и такой сойдет.
Вдруг по толпе зрителей пробежал ропот, разрезая людей как нож, к сцене пробивался десяток стражников, копьями расталкивая людей. Артисты, не замечая стражу, продолжали сценку, теперь парнишка в роли черта запрыгнул епископу на спину и катался на нем по сцене как на коне. Святослав, сам не понимая зачем, крикнул во весь голос:
– Тревога! Стража!
Парнишка, игравший черта, обратил внимание на Романова. А Святослав указал рукой в толпу, где двигались стражники. Парнишка мгновенно что-то крикнул своим сородичам на непонятном языке, и артисты как мыши бросились врассыпную. Парень спрыгнул с помоста и, юркнув под юбку какой-то женщине, скрылся в толпе. Стражник же подбежал к Романову и схватил его коня за поводья.
– Да как ты смеешь, мальчишка! Ты помог богохульникам и еретикам.
Ромул продвинулся ближе к Святославу и положил руку на эфес меча.
– Держи язык за зубами, плебей, это гость стратига Алексия. Если с его головы упадет хотя бы волос, с тебя живьем кожу спустят, – посулил грек.
Стражник смерил взглядом Романова и его спутников, после чего отпустил лошадь.
– Я доложу друнгарию о том, что здесь произошло.
– Конечно, это твое право. Правда, мне не понятно, о чем ты хочешь доложить. Я всего лишь пресёк это богохульное лицедейство.
Святослав демонстративно развернул коня, при этом как бы случайно обронив кошель с серебром, что оставил ему Алексий. Денег там было немного, но выпить и закусить в таверне хватит. После чего не обращая внимания на стражника, двинулся дальше. Стражник поклонился в ответ и поднял мешочек с земли.
– Зря ты так, – обратился Ромул к Романову, когда они свернули в переулок, – эти люди оскорбили самого Господа и должны были понести наказание.
– И какое же наказание их ждет?
– Им отрежут язык, чтобы они больше не могли поносить Господа своими речами.
– По-моему, речами они никого не поносили. Если наказывать по такому принципу, то им должны будут отрубить руки и ноги, чтобы они больше не могли скакать по сцене.
Ромул задумался.
– Да, пожалуй, ты прав, именно так с ними следовало поступить.
Святослав удивленно повернулся к греку.
– Ты шутишь? За то, что они зарабатывают себе на хлеб, их четвертуют? Ничего против Господа они не говорили, а вся их сценка направлена против войн во имя Господа и алчности церковнослужителей. Разве это правильно, когда епископы живут богаче королей и выжимают последние соки из простого крестьянина
