Элизабет с готовностью пожала протянутую руку своей маленькой ладошкой. Проводив друзей до низенькой калитки, Мисс Рихель рассеянно почесала келпи за напоминающим ракушку ухом и подумала, что Мэпллэйру повезло. Вряд ли еще какой городок в округе похвастается мертвым джинном и серым парнем, которые готовы за «спасибо» разбираться со всякого рода чертовщиной.
В это же мгновение маршрутный автобус на полной скорости выскочил из-за угла. Казалось, за ним гонятся: с чего бы еще водителю так нестись по главной улице, где и ограничения установлены? Кэйлинна среагировала мгновенно – сказывалась нежелательная практика. Параноиком тому, кто не способен до конца умереть, не стать, но вот внимательность сама стучится в двери.
Итан пулей выскочил на тротуар, – так сильно его толкнули – и бок автобуса ударил Кэй, которая, кажется, сама подставила плечо. Остановить автобус она все равно не смогла (в конце концов, на нее же не воздействовали гамма-лучи), и потому Окделл, обернувшись, увидел только белый кусок ткани на темном асфальте.
Кровь была повсюду. Бешеный автобус даже не остановился.
#Глава 3
Эва Моралес каждое утро просыпалась в своей постели. Выключала назойливый будильник, чистила зубы, выпивала чашку кофе и надевала форму: штаны, рубашку, куртку и кожаные сапоги. Пристегивала пистолет со звучным названием «Патриот» и проверяла нож в потайном кармане. Приводила в порядок вьющиеся каштановые волосы. Запирала дверь, здоровалась с соседкой, выгуливающей своего пса в шесть утра вот уже целых три года подряд, и переходила Драконий мост. Прямо за мостом, на пересечении Седьмой авеню и Хвойной улицы, находилось невзрачное здание, куда редко заглядывали гости. Оно и было постоянным местом работы Эвы, детектива местного отделения полиции под номером восемьсот восемь. Весь путь от дома занимал у нее не больше десяти минут, и потому ночевать в участке ей не приходилось. Хотя с таким уровнем преступности, как в Мэпллэйре, на работе вообще никому из отдела ночевать не приходилось.
– Йо, Эва!
Барон уже ждал на своем обычном месте, за углом. Штопаный цилиндр покачивался в такт его дерганым движениям, а рука с пустой консервной банкой дрожала. Видимо, давненько не колдовал.
– Барон! – Моралес отвесила шутливый поклон и пронесла руку над банкой.
Звякнула монета. Эва машинально заглянула внутрь – никаких денег. Никто и никогда не жертвовал Барону ни цента, тем не менее они всегда оседали на дне посудины из-под консервированных ананасов. Эва не любила ананасы. И не верила в вуду, хотя продолжала звать Барона Бароном. Это было так же естественно, как называть кофе без сливок черным.
– Сколько сегодня?
– Ровно на одного восставшего мертвеца. – Попрошайка качнул цилиндром, с которого тут же посыпалась какая-то зеленоватая пыль.
– Отличный улов, – одобрила Эва и прошла дальше. Она каждое утро играла в эту игру, и ей до сих пор не наскучило. Иногда рутинность была только на пользу.
Колокольчик над дверью участка захлебнулся собственным звоном и умолк. Синтия Таунт скосила на Эву глаза и поджала губы. Билл Вар отсалютовал чашкой и тут же опрокинул на себя кофе. Колоридж МакФэдью кивнул, не отрываясь от спортивной колонки в газете. Когда-то он был главой отделения – тогда его прозвали Бездушным – но из-за какой-то неприятной истории заслужил понижение и теперь сидел за столом напротив Моралес. Он единственный кроме начальника работал здесь чуть ли не с самого торжественного открытия.
Они не были напарниками, но Эва частенько прислушивалась к Колориджу: за его плечами осталась, может, и не самая успешная карьера, зато там же были бесценный опыт и стабильный брак. Свою жену Колоридж чуть ли не на руках носил уже почти двадцать пять лет. Прозвище ему подходило: рыжеволосый коп, любящий поорать, к тому же у рыжих, как известно, нет души. Нынешнему составу восемьсот восьмого отделения это прозвище не то чтобы нравилось, за исключением, конечно, Синтии: отвергнутая женщина могла бы называть МакФэдью и похуже. И всем с пеной у рта доказывать, что он действительно обделен такой тонкой материей, как душа.
– Как сыграли? – Моралес опустилась в кресло и скрестила на груди руки.
Колоридж был страстным фанатом хобгола – спорта, где две команды играют одна на земле, другая в воде, забивая на выделенные участки поля противника восемь мячей. Раунд здесь длился до последнего мяча на участке, а еще игрокам выдавались ласты: даже тем, чья половина поля находилась на суше. Спорт мог бы показаться странным и неприглядным, но коллега не пропускал ни одного матча, а матчи эти проходили каждый день. Так что заданный Эвой вопрос всегда был актуален.
– «Кленоломы» продули. А я на них полдоллара поставил.
Чашка карамельного латте. Большая потеря для мистера МакФэдью. Эва хотела посочувствовать, но тут к ее столу пролавировала Синтия – светловолосая и бледная – и грохнула на него тяжеленную папку. У Моралес были подозрения, что коллега носит эту папку с собой исключительно для того, чтобы стучать по столам. Хотя наверняка она с удовольствием опустила бы ее и на голову несчастного Колориджа МакФэдью, которому никак не могла понравиться. Даже после нескольких часов в пабе.
– Лавка Тайлер, – отчеканила Синтия, и Эва безуспешно попыталась подавить раздраженное «Да ладно!».
– Шутишь? – Колоридж оторвался от газеты и недоверчиво посмотрел на Таунт. Из-за очков и лысеющей макушки он походил на школьного учителя, которому очередной ученик рассказывал сказку о том, как его домашнее задание съела собака.
– Ограбление со взломом. Пропало…
– …четыре серебряных ложки, нефритовая статуэтка кота и камертон, – хором закончил весь отдел, даже Вар, очищающий рубашку от кофейного пятна.
Мисс Тайлер заявляла в полицию уже пятый раз за последние две недели. Список украденного никогда не менялся, детективы находили следы взлома, а затем и сами вещи, которые аккуратно стояли на полках. Создавалось впечатление, что соседские мальчишки просто повадились разбивать окна магазинчика, но мисс Тайлер клялась, что слышала внутри подозрительный шум. Отказать в помощи было невозможно: старушка приходилась родственницей кому-то наверху, и разгребать жалобы на неуважение к гражданам не хотелось. Особенно теперь, когда самым страшным преступлением месяца было преднамеренное убийство уток. Пусть и совершенное из мести. Виновный утверждал, что проиграл этим крылатым неудачникам все свои деньги и мстил за то, что они оставили его на улице и без гроша. Мужчина отправился в Мягкий Дом, а полицейские выудили из пруда кошелек, несколько отрезанных карманов и небольшой сейф, в котором плавали остатки облигаций одной из ведущих компаний по производству игрушек.
– Тем не менее то же окно, подозрительный шум и очень взволнованный голос. Разобрались бы. – Синтия бахнула папкой еще раз, видимо, для острастки, и удалилась в свой угол.
– Что ж, Эви, это на тебя. – Колоридж бесстрастно перевернул страницу газеты и снова углубился в чтение, судя по появившейся на лице скабрезной улыбке, анекдотов. – Передавай своему металлолому привет.
«Металлолом» коллеги называли бьюик Моралес. Он все еще был на ходу то ли чудом, то ли потому, что оставался единственной машиной, остов которой не вытаскивали периодически из тумана на двадцать девятом шоссе. Эва отточенным ударом подошвы врезала по ножке стула МакФэдью, и это заставило его снова оторваться от газеты.
– За правду не бьют, Моралес!
Крик МакФэдью догнал Эву уже на выходе в коридор, где она, поколебавшись, свернула налево и почти тут же услышала дикий визг колес. И крики.
* *
