Хозяин кабинета отпил кофе, затем спросил:
– Вы ведь сын епископа Ренарда?
– Незаконнорожденный, – отметил я.
Его преосвященство смерил меня внимательным взглядом ореховых глаз.
– Я встречался с ним, когда совершал паломничество в Сияющие Чертоги, – сказал он вдруг. – Епископ Ренард тогда возглавлял Кафедру благочестивых раздумий, и ему благоволил сам понтифик. Что же случилось?
У ортодоксов и догматиков было мало причин испытывать приязнь друг к другу, поэтому я ответил, не вдаваясь в подробности:
– Папенька поставил не на ту лошадь.
Точнее – не на того коня. Кардинал Риз был породистым жеребцом, он имел все шансы прийти первым в забеге на место наместника Сияющих Чертогов, только очень уж не вовремя умер. Для его приближенных настали тяжелые времена, и вместо кардинальского перстня и назначения на пост главы Канцелярии высшего провидения отец получил ссылку в родовое имение.
– Политика! – процедил епископ Вим. – Грязная политика! Во что догматики превратили Сияющие Чертоги, подумать только! – Он вновь отпил кофе и вдруг резко спросил: – Вы ведь догматик, не правда ли?
Я покачал головой:
– Я ритуалист. Признание догмата о верховенстве наместника Сияющих Чертогов для меня равнозначно добровольному заточению в монастырь. А между тем я здесь.
– Как же вас занесло по эту сторону Рейга? – поинтересовался хозяин кабинета. – В письме, – постучал он худым указательным пальцем по лежавшим на столе бумагам, – об этом ничего нет.
– Все дело – в моем даре, – вздохнул я. – В четырнадцать лет у нас с братом проявилась склонность к тайному искусству. Мы с ним были близнецами, но Рудольфу повезло родиться истинным магом, а я… Вашему преосвященству прекрасно известно, как догматики относятся к ритуалистам. Клеймение ангельской печатью или заточение в монастырь – выбор невелик. Отец резонно полагал, что заблокированный дар рано или поздно сведет меня с ума, а постриг в монахи давал идеального заложника его… политическим оппонентам. Поэтому папа отправил нас с братом учиться на другую сторону Рейга в Кальвортский университет.
– Вас – понятно. Но зачем понадобилось отсылать вашего брата?
– Предполагалось, что Рудольфа вернут обратно, как только политическая обстановка станет более благоприятной. Но этого так и не произошло.
Епископ Вим сделал маленький глоток кофе, немного помолчал, затем сказал:
– Ваш брат погиб из-за связи с запредельем. Как он стал чернокнижником?
Я поднял взгляд к потолку, вздохнул, затем покачал головой.
– Рудольф не был чернокнижником.
Хозяин кабинета встряхнул сопроводительные бумаги.
– Вашего брата предали вечной анафеме, пусть и посмертно! Останься он живым, его бы утопили, а тело сожгли и прах развеяли по ветру!
Слова пробежались по спине ледяными мурашками.
«Останься он живым!» Но остаться живым Рудольф Олеандр вон Черен попросту не мог. Анафема неспроста называлась вечной. У таких дел не существовало срока давности; человек оказывался вне закона раз и навсегда. Сколько бы лет ни прошло, о пересмотре вердикта и помиловании не могло идти и речи.
– Рудольф не был чернокнижником, – упрямо повторил я, хоть и приходилось буквально выдавливать из себя слова, – он был влюбленным дураком.
– Продолжайте!
– Люди всегда найдут повод считать себя лучше других. Один профессор в Кальворте полагал, будто лишь истинные маги способны постичь все тонкости управления эфиром. Он собрал вокруг себя одаренных школяров, создал некий клуб. Клуб Зеленого огня. Мой брат не воспринимал эти идеи всерьез, ему просто вскружила голову одна из вхожих в сообщество девиц. Любовь слепа.
– И к чему это привело?
– Профессор… – Было неприятно произносить его имя, но я пересилил себя. – Профессор Костель заигрался. Всерьез уверился, что с помощью кучки одаренных юнцов способен взять под контроль одного из князей запределья. Никто из них не пережил ритуала. Никто. Сгинул и мой несчастный брат.
– Он сам выбрал свою судьбу.
Я склонил голову в знак согласия и не стал говорить, что вина целиком и полностью лежит на профессоре Костеле. Даже откажись кто-нибудь вхожий в клуб Зелёного огня от участия в злосчастном ритуале, это решение его бы уже не спасло. Участь каждого из тех школяров была предрешена много раньше, когда соблазнённые речами наставника они ради постижения тайн мироздания ступили на скользкую дорожку чернокнижия.
Епископ Вим поставил пустую чашечку на блюдце и задумчиво произнес:
– Во Вселенскую комиссию устраиваются идеалисты и карьеристы. – Он остро глянул на меня и даже слегка подался вперед. – Вас же туда привела неудовлетворенная месть, так?
– Полагаете, в этом есть нечто предосудительное?
Хозяин кабинета ничего не ответил, поворошил лежавшие перед собой бумаги, затем усмехнулся:
– Три года в магистрах-исполняющих утолили вашу жажду крови?
Я покачал головой:
– Скорее, мне надоело быть инструментом в чужих руках. В качестве магистра-расследующего я волен сам определять целесообразность тех или иных действий.
– Похвально, – улыбнулся епископ, но улыбка коснулась лишь губ. Глаза остались донельзя серьезными. – Насколько хорошо вы разбираетесь в способах наведения и снятия порчи?
Кафедра благочестивых раздумий занималась спасением душ грешников, попавших под власть запределья, а мой отец руководил ею долгие годы, и потому скромничать было попросту глупо.
– Ваше преосвященство, в детстве я намеревался пойти по стопам батюшки, поэтому к четырнадцати годам проштудировал всю домашнюю библиотеку. Фактически я знаком с большинством книг, когда-либо написанных о порче, но мои познания носят исключительно теоретический характер. Я не экзорцист.
– В практическом применении познаний нет никакой нужды, – уверил меня епископ Вим и уточнил: – Вы ведь прибыли не один, а с надежными людьми?
– Так и есть.
– Замечательно, – пробормотал хозяин кабинета и принялся перечислять, загибая пальцы: – Мотивированный. Инициативный. Разбирается в вопросе. Способен действовать автономно. Не боится крови. – Он кивнул. – Все, как я просил.
Кое-что из сказанного неприятно резануло слух, и я не смог промолчать.
– Ваше преосвященство, зачем понадобилось привлекать человека со стороны? Вы полагаете местное отделение Вселенской комиссии некомпетентным или скомпрометированным?
Выдержать взгляд собеседника оказалось нелегко, настолько тот оказался тяжелым и мрачным.
– Молодой человек! – произнес епископ скрипучим голосом. – Не позволяйте чужим предвзятым суждениям влиять на собственные выводы!
– И в мыслях не было, – смиренно ответил я. – Просто мне не хотелось бы начинать следствие, блуждая во мраке неведения. Помощи от местных коллег я не жду. Но не доставят ли они хлопот?
– Ваши коллеги, магистр, не должны ничего узнать! – отрезал епископ Вим. – Надеюсь, вы получили четкие указания на этот счет?
– Получил.
Хозяин кабинета задумался, затем словно бы нехотя признал:
– Пока я полагаю их лишь некомпетентными. – Он поднялся из-за стола и объявил: – Идемте, некоторые вещи надо увидеть собственными глазами.
В приемной нас уже дожидался высокий, сутулый и худой священник в простой черной рясе.
– Отец Олаф, старший экзорцист епархии, – представил его епископ, когда секретарь отдернул портьеру, скрывавшую за собой площадку винтовой лестницы.
Экзорцист хмуро глянул на меня из-под сросшихся на переносице бровей, но ничего говорить не стал и даже пропустил вперед, позволив идти сразу за епископом. Полагаю, для этого ему пришлось сделать над собой определенное усилие. Моему присутствию мрачный священник определенно рад не был.
Мы спустились этажом ниже и коротким узеньким коридором прошли в комнату с высоким потолком, где на два голоса читали незнакомую
