– Двадцать три карата, не меньше!
– Надо же! – поразился я. – Кто же, интересно, платит в наше время чистым золотом?
Ланзо как завороженный уставился на монету в руках старика, сглотнул и предложил:
– Можем поспрашивать.
– Поспрашивай, – разрешил я, рассмеялся и кинул ему один из гульденов. – Небольшая премия вам с Гансом. Хорхе, вам тоже монета на двоих.
Живоглоты сразу повеселели, а вот Кован покрутил шеей и протянул золотой обратно.
– Предпочитаю серебро.
Я пожал плечами, выгреб из кошеля монеты и отсчитал семьдесят пять крейцеров. Ссыпал их в ладонь слуги, а два гульдена аккуратно завернул в платок.
– С вашего позволения, магистр, – произнес Кован, спрятав деньги, – я хотел бы взять сегодня выходной.
– До утра свободен, – разрешил я, а когда Хорхе отправился куда-то рука об руку с Гердой, подозвал Угря и попросил: – Ланзо, поинтересуйтесь книжными лавками и просто коллекционерами раритетов. Особенно теми, кто занимается староимперскими текстами.
– Сделаем, – пообещал подручный. – Что-то еще?
– Нет, увидимся завтра.
Ланзо кивнул и вместе с Гансом растворился во мраке осеннего вечера.
Где-то неподалеку пробили часы, я насчитал шесть ударов и поспешил на квартиру. Как раз оставалось время занести находку и переодеться к ужину. Старые профессора – те еще снобы, не стоило давать им лишний повод считать себя неотесанным деревенщиной. Они и без того найдут великое множество причин прийти к подобному заключению на мой счет…
Глава 4
Ужин докторской коллегии факультета тайных искусств проходил в главном зале основного корпуса. На столы накрывали школяры из числа тех, кто получал стипендию и частично оплачивал обучение, пребывая в услужении у лекторов или своих состоятельных товарищей. Среди них оказался и Уве. Паренек меня не увидел, он смотрел под ноги, явно не желая ни с кем встречаться взглядом. Что ж, вполне понятная и простительная слабость после сегодняшнего конфуза!
Перед ужином я усердно надраил туфли и облачился в свой лучший наряд – бархатные штаны, расшитый серебром дублет и белую льняную сорочку с кружевными манжетами, но мог обойтись и повседневным платьем. Большинство собравшихся, полагаю, именно так и поступили. Впрочем, белой вороной я отнюдь не смотрелся: мои сверстники не упустили повод принарядиться; жаль только, пускать пыль в глаза было особо некому. В это мужское царство затесалась одна-единственная представительница прекрасного пола.
Светловолосая колдунья, изящная и стройная, показалась вполне достойной внимания сеньорой, но молодые люди по непонятной причине избегали ее общества; не стал навязываться и я.
В самом начале декан Келер представил меня собравшимся и вручил университетский перстень, а когда отзвучали жидкие аплодисменты, пригласил всех к столу. Мне выпало сесть в дальнем углу, но не стоило расценивать это как знак пренебрежения, ведь соседнее место занял профессор Иохим Шварц. Как видно, о моем желании побеседовать с наставником Ральфа декан не забыл.
Я бы и вовсе проникся к нему искренним уважением, если б не предварявшая трапезу речь. Она показалась просто бесконечной. Келер говорил, говорил и говорил. Лекторы внимали ему и потихоньку накладывали на тарелки еду. Полагаю, именно этого декан и дожидался. Он так ловко и неожиданно подвел свое выступление к новой теме, что следующий оратор оказался застигнут врасплох с набитым ртом.
Пока шла официальная часть, я разглядывал своих коллег, уделяя внимание не только внешности и манерам, но и эфирным телам. Ничего интересного не заметил, лишь раз столкнулся взглядом с сидевшей напротив дамой, и та не отвела серых глаз, посмотрела в ответ с некоторым даже вызовом. Я вежливо улыбнулся и скромно уставился в тарелку.
К счастью, долго разглагольствования не продлились, начали разливать вино, и все со спокойной совестью приступили к трапезе. Профессор Шварц поначалу оценивающе косился на меня, но после третьей кружки не утерпел и спросил:
– Как вы вообще здесь оказались, молодой человек?
Я вытер губы салфеткой и уточнил:
– Что вы имеете в виду, мэтр?
Лысину Иохима Шварца окружали остатки седых волос, они удивительным образом сочетались с его жиденькой бородкой и придавали профессору вид сказочного лесовика. Но глаза были умными и пока что ничуть не пьяными.
– Недостаток финансирования, – медленно и очень четко проговорил старикан. – Когда к нам пытались устроиться люди с отменными рекомендациями, канцлер всегда ссылался на недостаток финансирования. И увеличивал штат теологов. А тут – вы! Непонятно!
Я подлил профессору вина и улыбнулся:
– Все просто. Я здесь из-за племянника его преосвященства.
Сосед наморщил лоб.
– Как это понимать, молодой человек? – потребовал он объяснений.
– Вы разве не слышали? – разыграл я удивление. – Он страдает истощением эфирного тела.
– Разумеется, я слышал об этом! – возмутился Иохим Шварц. – Он мой ученик! Читал за меня школярам некоторые книги. Вы не представляете, молодой человек, как сложно отыскать исполнительного юношу на эту черновую работу! Они же все витают в облаках да бегают за юбками!
– Филипп, – подсказал я. – Меня зовут Филипп.
Профессор остро глянул из-под кудлатых бровей.
– Так что вы имели в виду, Филипп? Как ваше появление связано с Ральфом?
Я в очередной раз долил собеседнику вина и с улыбкой ответил:
– Его преосвященство близко к сердцу принял это происшествие. Он не хочет, чтобы такое повторилось с кем бы то ни было еще. Это вредит репутации университета.
Шварц отпил вина.
– Так вы должны наставить беспутную молодежь на путь истинный? – догадался он и рассмеялся. – Удачи!
– Мои задачи несколько шире, – ответил я чистую правду и попросил: – Расскажите о Ральфе. Это может оказаться полезным.
– Весьма и весьма достойный молодой человек, – сообщил профессор. – И очень упорный. Мог месяцами обдумывать какую-нибудь задачу, а потом – бац! – Шварц взмахнул рукой, едва не обдав меня вином, – и переходил на новый уровень. Думаю, он еще покажет себя. Истощение эфирного тела – это не приговор.
Я вежливо улыбнулся, вспомнив собрание книг в квартире Ральфа. Уверен, своему неожиданному прогрессу юное дарование было обязано не только живости ума и упорству, но и возможности приобретать отсутствующие в университетской библиотеке сочинения.
– Слышал, Ральф преподавал в частном порядке, – как бы невзначай заметил я.
– Вздор! – отмахнулся профессор. – Ральф не нуждался в деньгах. Все свое время он посвящал… ик!.. научной работе!
Выпитое подействовало на Иохима Шварца неожиданно резко, он потерял всякий интерес к беседе и уставился в кружку, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. К этому времени присутствующие уже покончили с ужином и начали подниматься из-за стола с бокалами. Я присоединился к лекторам, и один из них – невысокий живчик, чья верхняя губа слегка приподнималась, открывая зубы, – немедленно взял меня в оборот.
– Слышал-слышал о представлении с беднягой Уве! – отсалютовал он стаканом с вином и заговорщицки подмигнул. – И как вам предмет всеобщего обожания?
Я вопросительно приподнял брови.
– Красотка Лорелей, разумеется! – пьяно рассмеялся лектор. – Уже грезите ею?
– Не мой типаж, – покачал я головой, если и покривив при этом душой, то лишь самую малость.
– Слышу глас рассудка! – провозгласил длинный словно жердь преподаватель с унылым лицом записного зануды. – Разве это правильно, если красота самоцвета зависит не от огранки и чистоты, а исключительно от оправы?
Живчик презрительно оттопырил нижнюю губу.
– Ну, с огранкой у нее тоже все в порядке!
