– Уже бегу! – радостно воскликнула Пол, действительно выбегая из спальни. Перед дверями в коридор все-таки вспомнила, что королеве полагается двигаться величественно и неспешно, и даже продержалась до первого этажа – но движения ее все ускорялись, и в зеленый, заросший лесочком двор Полина выходила быстрым шагом. За ней спешили охранники.
– Здесь мне никто не навредит, – проговорила она, обернувшись у самого выхода, – оставьте нас наедине.
Гвардейцы неохотно остались у дверей, все восемь человек, и Поля, отвернувшись, воздела глаза к небу. У кого-то, похоже, паранойя.
Тайкахе, такой же морщинистый, черноволосый, маленький и старый, каким она его запомнила, сидел у края озерца, скинув свои шкуры тут же, на берег. Под ними он оказался одет в пеструю полотняную рубашку, вышитую красными оленями, синими зайцами и оранжевыми солнышками с веселыми лучиками. Шаман медитативно жевал табак и водил раскрытой ладонью по поверхности воды, а из нее, почти выскакивая на берег, тыкались к нему, мешая друг другу, карпы и форель. Издалека казалось, что вода кипит под его рукой. Поблизости прыгали по траве воробьи и синички, паслись расплодившиеся зайцы, что ухитрились уберечься от медведицы-Пол, и даже парочка маленьких диких поросят мирно лежала у бока старика, прикрыв в блаженстве глаза.
Полина поумилялась открывшейся картине, потом вспомнила, как она радостно ловила и рвала этих поросят и зайцев, и немного расстроилась.
– Здравствуй, Тайкахе, – сказала она, подойдя ближе. – Я очень рада тебе.
Шаман поднял голову, довольно закряхтел – в лучах солнца лицо его расплылось в ласковой улыбке, узкие глаза в окружении лучиков-морщин заблестели. Рыбы в воде заплескали хвостами, уходя на глубину.
– И тебе здоровья, солнечная королева. Садись рядом, отдохни, а я посмотрю на тебя.
– Да куда ж больше отдыхать, – весело проговорила Пол, опускаясь рядом на колени. – Я целыми днями сплю.
– И хорошо, что спишь, и правильно, – Тайкахе отцепил от пояса флягу, хлебнул из нее, покатал во рту жидкость с травяно-спиртовым запахом – и неожиданно цепко схватил Полину за руку, вжал палец в запястье, закрыл глаза. Подождал с полминуты, поцокал довольно.
– Ай, ай, хорошо на поправку идешь, душа обратно в теле прорастает. Дай вторую руку, медвежья жена.
Снова палец на запястье. От рук шамана шло тепло, как от печки. Или это Пол на солнышке пригрелась?
– Хорошо, – проскрипел шаман, отнимая руку. – Сильная женщина, крепкая. Пока твои якоря свои обеты держат, все хорошо будет.
Маленькая синичка прыгнула Тайкахе на плечо, и он аккуратно пощекотал ее пальцем, почмокал, смешно вытягивая губы в трубочку. Поля смотрела на него, и почему-то на глаза наворачивались слезы. Старик, могущественный, но чистый и трогательный, как дитя, и одинокий в своем могуществе.
– Спасибо тебе, Тайкахе, – Полина погладила его грязную ладонь. – За то, что помог и что на себя обязательство взял. Ты ведь мне вторую жизнь дал, впору тебя тоже отцом звать. Как мне тебя отблагодарить?
– Достаточно, если ты будешь жить, – прошелестел шаман. – Боги не дали мне возможность иметь детей, но, если бы у меня была дочь, я бы хотел, чтобы она была такой же сильной и смелой, как ты. Так что проживи жизнь хорошо, женщина-солнце, этого будет достаточно.
– А ты можешь сказать, когда я совсем вернусь? – осторожно спросила Пол.
Тайкахе недовольно покрутил головой, хитро взглянул на нее, как диковинная пестрая птица.
– Кто ж такие вопросы задает, кто ж удачу пугает, ай-ай, – он пожевал губами. – Когда вернешься – это никому не ведомо, медвежья жена. Но если якоря твои крепки будут, если пришьют твою душу надежно к этому миру, то осенью приду снова на тебя посмотреть. Есть надежда, что Великий Бер тебя излечит в свой сезон окончательно.
– Так долго еще, – разочарованно вздохнула Поля.
– Смерть куда дольше, – прошелестел шаман, и его черные глаза блеснули чем-то потусторонним, будто кто-то с того края посмотрел на этот мир. Стало жутко. – Не бойся, – проскрипел он, видя, как Пол поежилась. – Ты крепкая, якоря твои крепкие, любят тебя. А чтобы совсем уж не бояться обратно уйти, медвежат мужу роди. Дети – лучшие корни и якоря, дети дарят людям бессмертие…
Полина опустила глаза. Весь месяц с ее пробуждения она была рядом с Демьяном, тянулась к нему, радовалась объятьям и осторожным поцелуям и, просыпаясь, ужасно боялась, что его излечение ей привиделось, что сейчас откроет глаза – а он мертв.
Но стоило ему немного забыться, чуть только нежность начинала разгораться страстью, а поцелуи становились крепкими и руки – ищущими, как Полину сковывало страхом, хотя не было в прикосновениях мужа никакого намека на близость. Но ее телу и этого хватало, чтобы начать паниковать. Демьян отстранялся, и в глазах его плескалась вина, а Поля снова тянулась к нему, провоцируя, и снова глубинная память о перенесенной боли замораживала тело.
– Это ничего, – шептала она мужу, обхватив его и уткнувшись в плечо, – я привыкну, Демьян… пожалуйста, только не вини себя и не отдаляйся от меня, пожалуйста…
Но она никак не привыкала. И он старался не трогать ее больше. Может, прошло мало времени, или нужно было просто закрыть глаза и решиться излечить боязнь близости самой близостью…
– Всему свое время, – эхом ее мыслей откликнулся шаман. – И войне, и миру, и продолжению рода. Только любовь вне времени, солнечная королева. Любовь все лечит. А пока набирайся сил. И слушай меня. Слушай… слушай…
…В середине сезона Белого воскуривал я сто трав, чтобы весну выманить, дышал дымом, в котел кипящий смотрел, горькую воду пил, что вторые глаза открывает. Мало я в этот раз увидел, ибо неопределенно будущее Туры и слишком близка точка, в которую оно определится. А за ней – туман. Но не буду об этом, не твоя это печаль…
В дыме трав видел я образы грядущего, и гадал я, доставая из полного всем-на-свете мешка шесть вещей, и губы мои давали вещам этим название. Так достал я прядь волос твоего мужа, и тайное слово, что откликнулось на него, было «камень»…
– Что это означает? – Полю зачаровал размеренный скрипучий голос старика, и она слушала его, прикрыв глаза.
– Камень – это опора, медвежья жена, – бормотал старик, – камень – это надежность. Но это и безжалостность, солнечная королева. У всего две стороны, две, и сила может быть и слабостью…
Полина открыла глаза.
– Для чего ты мне это рассказываешь, Тайкахе?
Старик заморгал, закрякал, хитро щурясь.
– Достал я из мешка-со-всем-на-свете и лоскуток от твоего полога, солнце Бермонта. И тайным словом твоим стало «милосердие»…
Шаман еще много говорил, выплетая кружево слов, и Пол казалось, что слышит она и запах дыма и горькой воды, и гортанное пение одинокого старика в яранге, выплетающее тайные слова. Он то рассказывал, как любит тундру в начале полярного лета, то говорил про духов, что приходят
