Мне попался кисло-сладкий с яблочно-клюквенной начинкой, корицей и капелькой перца. Ничего удивительного. Хотя нет, с моей удачей он вполне мог быть еще и пересоленным.
В замке происходили изменения. Как-то незаметно появились пожилой врач-гинеколог и акушерка, полная и деловитая инляндка.
Утром Поворота года, еще до раздачи весенников, когда я только проснулась и пережила боль от втыкания иглы в руку, я выглянула из окна и увидела, как перед входом в замок разгружают реанимационное оборудование. Не узнать его я не могла и некоторое время с недоумением любовалась на разгрузку.
– Похоже, Люк предполагает, что я попытаюсь умереть во время родов, – с ехидством сказала я после обеда леди Шарлотте. – Наивный, думает легко от меня отделаться.
Когда у меня не кружилась голова и не хотелось томатного сока, я могла шутить.
Мы со свекровью уединились, чтобы попить чаю и обсудить предстоящую церемонию. Младшая сестра Люка, хоть и оставалась на праздничные дни в замке, к нам не присоединилась. И сам Кембритч, извинившись, на середине обеда оставил нас одних. Ему звонил глава дармонширской полиции: в герцогстве, как я поняла, поднялись несколько кладбищ, и Люку обязаны были об этом докладывать, как обо всех крупных чрезвычайных происшествиях.
– Мужчин пугают роды, – снисходительно откликнулась леди Лотта, аккуратно доливая в топленое молоко янтарного чая. – Как нечто, что они не могут контролировать. Вот он и повышает уровень контроля в той степени, что ему доступна. Думаю, к концу твоего срока тут врачей будет больше, чем слуг. А оборудования – не меньше, чем в любом перинатальном центре.
– Как вы изящно обозначили паранойю, – пробормотала я, не желая признаваться, что меня предстоящее тоже пугает, и она понимающе улыбнулась.
С улицы неожиданно послышались хохот, крики, и мы поднялись, с затаенным любопытством подошли к окну. Чайная комната находилась на третьем этаже, и все было видно.
Там, чуть в стороне от дороги, по которой я мчалась на «Колибри», между замком и огромным парком стояло шестиугольное плетеное Дерево сезонов, небольшое, в полтора человеческих роста, украшенное игрушками и разноцветными лентами. Мы украшали его вчера после встречи с Ирвинсом (дворецкий, почувствовав нашу слабость касательно пирожков, решил извлечь максимум пользы), церемонно прикрепив парочку лент и уступив право дальше развлекаться слугам. А ныне рядом с украшенным Деревом на выпавшем с утра снежке, под солнечным небом, боролись герцог Дармоншир и будущий граф Мелисент-Кембритч (надеюсь, я правильно поняла порядок наследования). А если попросту, то Люк и Берни. Полуголые, веселые. Одежда их валялась рядом. К моему удовольствию, Бернард периодически возил старшего брата в снегу. Впрочем, это никого не останавливало.
Я разглядывала мужа и кривилась от горечи. Тело у него было превосходным. Я любила его тело и слишком хорошо помнила. Как и то, почему я больше не могу к нему прикоснуться.
Метрах в пяти от них скорбным изваянием застыл Ирвинс – тепло одетый, с подносом в руках. На подносе исходил парком кувшин с чем-то горячим (или горячительным), стояло несколько стаканов и открытых бутылок вина.
Берни в очередной раз обхватил Люка за пояс, завалил его на землю, но тот как-то хитро подставил подножку, и они вдвоем покатились по снегу. Леди Лотта наблюдала за этим с едва заметной улыбкой терпеливейшей из матерей, мне же хотелось одновременно злиться и хихикать. Злиться – потому что как смеет он развлекаться, когда кругом виноват? И когда мне так плохо?
С нездоровым упорством ковыряя рану, которая и так не думала заживать, я в понедельник, после нашей стычки в столовой, замазав кремом саднящие губы, нашла в своих вещах и впервые прочитала досье Люка. Закончила чтение глубокой ночью – закончила и сожгла папку, трясущимися от злости и ревности руками выдирая листы и кидая их в камин.
«Вступил в интимную связь с женой подозреваемого, чтобы добыть информацию, и блестяще раскрыл дело», «предложил покровительство» какой-то оперной певичке, дабы уничтожить компромат на одного из министров, хранящийся у нее, «сошелся с дочерью Валенского» и раскрыл заговор против короны… Десятки дел, и почти в каждом – какая-нибудь женщина, с которой он спал. И это только по работе. А сколько их у него было помимо службы в Управлении? Сотни?
Я понимала, сколько пользы он принес стране, и, будь это кто-то другой, я бы точно зачитывалась сухим казенным описанием этих подвигов взахлеб, будто приключенческим романом. Но это был он, мой Люк. Мой!
«Это я, – говорил он мне, – я такой и есть, Марина».
Да, только раньше я легко закрывала на это глаза и заранее прощала ему его прошлое. И сейчас прекрасно понимала, что взялась за досье, дабы укрепиться в своем решении. Иногда накатывали минуты слабости, и мне хотелось прийти к нему, прижаться и забыть обо всем.
Только так нельзя. Нельзя. Мне все еще было очень больно и плохо, и я понимала: пока не выболит, не зарубцуется – нельзя. Иначе злость и презрение к себе и к нему будут прорываться, и я просто не смогу спокойно жить рядом дальше. Вот если зарубцуется…
С улицы опять раздались крики – теперь братья носились по снегу друг за другом, как пара молодых, одуревших от запаха весны охотничьих псов.
– Берни его обожает, – заметив мой удивленный взгляд, проговорила леди Лотта. – Они никогда не общались плотно, но с тех пор как Люк вернулся в Инляндию, очень сблизились.
– Его трудно не обожать, – согласилась я, стараясь, чтобы не дрожал голос. К чести леди Шарлотты, она сдержалась и не стала ничего спрашивать и на этот раз.
Почти неделя со свадьбы принесла мне немало открытий. Я узнала, что Люк может быть пугающим и подавляющим, увидела, что он способен легко дурачиться, как сейчас. Наблюдала за его бережным, почти трепетным и немного смущенным отношением к матери и ироничным – к брату и сестре и даже немного ревновала. Ловила тоскующие, жадные взгляды в свою сторону и передергивала плечами от противоречивых чувств.
Всего несколько дней, а Люк, которого я знала, любила и ненавидела, вдруг оказался куда больше и глубже, чем я себе представляла. Что же будет через год? Или через десять лет?
«Если у вас будет этот год или десять лет».
Стала портиться погода: солнце быстро затянуло серой хмарью, посыпался снег. Сначала легкий, прозрачный – но за какие-то минуты принялась заворачиваться метель. Извозив напоследок друг друга в сугробах, Люк и Берни поднялись и пошли к застывшему, засыпанному снежком Ирвинсу. Взяли по бутылке вина, начали пить – дворецкий ловко наливал в стаканы дымящийся напиток, и они чередовали его с алкоголем. Затем, обнявшись и о чем-то
