Многие встреченные по пути горожане смотрели на Тахара сердито и укоризненно. Знали, что он маг, хоть и помогает Мошуку, подлетков в Мирах охраняет, зелья готовит в помощь другому магу, лекарю. А уж лекарь-то человек очень пользительный, особливо теперь, когда по холоду и с голодухи люди стали чаще болеть.
Но все-таки они маги! А на магах вина лежит нынче ого какая! Поле вот нам попортили, да и вообще — может, не брешут слухи, может, и подступающая сушь тоже на их паскудной чародейской совести. Поэтому мы на тебя, маг, не по-доброму смотреть будем, чтоб ты не забывал про свою вредительскую сущность и знал, что мы настороже.
— Так не все же призорцы дичают. — Алера шла, уставясь под ноги, морщила лоб. — Вон хатники в Лирме обыкновенные. И Дефара тоже. Она ведь тоже призорец, но она осталась такой же, какой была пять лет назад, ничего не поменялось.
Эльф фыркнул.
— Ну да. Пять лет назад она бредила Мирами, ночи напролет шаталась вокруг порталов и не давала троллям спать. Не помнишь этого разве? Вот и я не помню.
— Так разве это свихнутость? Это надежды. Замыслы. А они…
— …а они, если хорошенько в башке укрепятся, так и сделают свихнутым кого угодно. С чего всякая блажь начинается, если не с замыслов и надежд?
Алера отмахнулась. Когда Элай начинал нести всякие непонятные глупости, он был еще невыносимей Элая, из которого слова не вытянешь.
А сам эльф был непривычно серьезен и задумчив.
— Знаешь, — сказал он наконец, — а ведь эллорцы могли бы лишать эльфят веры в Божиню, ну или заставлять усомниться в ней. Если бы хотели. А на то место, что освободит Божиня со своими Преданиями, можно поставить…
— Предков!
— Дались тебе наши предки! Нет, что-то иное — другую, злую веру. Такую, что может оправдать любые паскудства, понимаешь? Устранить в голове заслоны. Поменять местами плохое и хорошее, зажечь впереди ложный свет… Ради которого человек совершит любую мерзость. Дети для такого удобнее всего — они злее взрослых, а картина мира у них в головах еще не нарисованная, перехватить легко.
Алера плохо поняла, что имеет в виду друг, зато Тахар, похоже, понял, потому что тоже сделался серьезен.
— Но ведь эллорцы ничего такого не делают?
— Нет, — закатил глаза Элай. — Но в Охрипе я бы не был так уверен.
* * *— Почему вы тащите только ошметки? — прошипела Дефара и оттолкнула кусок коры с рисунком, который Тахар небрежно бросил на стол. Ночница кинулась к нему с такой горячностью, с какой бросается на припозднившегося мужа заждавшаяся жена со сковородой.
— Явственный сговор. — Алера швырнула куртку на тахту, взяла со стола кружку и пошла к ведерку с колодезной водой. — Мы просто хотим помучать тебя. Без всяких причин, из зловредности.
Дефара дернула верхней губой, на долю вздоха обнажив маленькие клыки.
— Во-во, — ухмыльнулась Алера и в три глотка осушила кружку, — я всегда знала, что на самом деле ты нас ненавидишь.
— Аль, заткнись, — рассеянно бросил Кальен, подняв голову от книги.
Девушка пожала плечами, ушла в уголок, где стояла тахта. Развалилась на ней и закрыла глаза. Устали, набегались за сегодня. И за вчера. И за позавчера тоже.
Ночница поморщилась: очень ей не нравилось, когда кто-то занимал тахту Кальена. Алера снова ухмыльнулась. Ей не нужно было смотреть на ночницу, чтобы знать, что та бесится.
Ну и пусть. Дом все равно не ее и даже не Кальена, а городских гласников.
Дом, который Мошук выделил Олю шесть лет назад, был построен кем-то для двух семей: вход один, сени общие, а из них в каждую часть дома ведет своя дверь, за каждой — по две комнаты с мебелью и печью. Первое время Оль использовал вторую половину дома как лабораторию, библиотеку и склад, а потом освободил ее для Бивилки. Теперь жилье гласницы занял Кальен, к нему подтянулась Дефара, а потом — трое друзей.
Так что кровать, на которой теперь валялась Алера, принадлежала не столько Кальену, сколько вредине Бивилке.
И, несмотря на раздраженно-пренебрежительное отношение к гласнице, ее дом нравился Алере. В нем хорошо пахло — не чем-то знакомым, вкусным или приятным, а просто хорошо. Уютом, если это слово подходило к небольшой и захламленной комнате. Потому дом Бивилки отчасти примирил Алеру с самой Бивилкой — жилье плохих людей не пахнет хорошо.
Дефара появлялась здесь редко. Днем отсыпалась на чердаке — в комнате, даже при закрытых ставнях, свет зудел у ночницы на коже и сдавливал рога до хруста. Чем она занималась по ночам — твердо не знал никто. Может, и впрямь ходила вокруг лесных порталов, как говорила Алера. Во всяком случае, Ыч упоминал про «впотьме бродючее» между трольим поселением и ближним к нему порталом, но Дефара это была или нет — Ыч сказать не мог: в темноте тролли видели плохо, а переться проверять было незачем.
Кальен подсел к столу, тоже посмотрел на кору с рисунком. Он походил на тот первый набросок на куске кожи, да и на прочие, которые находились в других Мирах: неведомое существо, дверь в дереве, люди неподалеку. Существа всегда были разные. Дефара говорила, что все они — азугайские соглядатаи-призорцы.
— А этот — он кто? — спросил Кальен, кивнув на картинку.
— Это очажник. — Дефара наконец перестала буравить взглядом Алерин бок. — В Азугае за домашний покой отвечают три соглядатая, а не один хатник, как у вас.
Дверь в дереве за очажником не была приперта поленцем, а вокруг нее лежали опавшие листья. Рисунки отличались не только призорцами-соглядатаями, другие детали картинок тоже менялись.
— Да не волнуйся ты так, — участливо сказал Тахар, заметив, как кривится Дефара. — Азугай вполне выживает и с неполным набором призорцев.
Элай тоже влез на тахту, уселся под стенкой. Алера тут же положила на эльфа ногу.
— И плодятся
